Все рождественское бывает обычно осенено ореолом волшебства, – вот и в этом рождественском номере журнала мы читаем рассуждение о русской волшебной сказке про Финиста–Ясна Сокола. Волшебство и сказка становятся его естественной приметой – ведь сам праздник связан с чудом, с появлением нежданным-негаданным образом в мире людей Богомладенца – Спасителя мира...
Однако народная сказка – хотя предмет и очень увлекательный, но и мудреный, и в веках запутавшийся, и позволяющий судить о себе с каких только ни возьми точек зрения. Это для ученых. А мы сегодня вспомним литературные сказки, то есть такие, которые не являются пересказом народных, а являются плодом фантазии конкретного автора с начала до конца. Такие сказки, события и окраску которых открыла личная христианская вера писателя или христианская традиция его семьи и культурного окружения.
Поистине как рождественская история воспринимается написанная в форме театральной феерии «Синяя птица» (1908) М. Метерлинка. Бельгийский поэт и драматург граф Морис-Полидором-Мари-Бернар Метерлинк, нобелевский лауреат, больше всего прославился именно этим поздним и, на первый взгляд, совсем не новаторским своим произведением. «Синяя птица». Разнообразны и противоречивы оценки и комментарии творчества Метерлинка, но нам сегодня интересна в первую очередь эта чудная и понятная рождественская история.
Поскольку ребенку читать драму трудно и малоинтересно, скажем, что первый пересказ «Синей птицы» в прозе был сделан супругой М.Метерлинка Жоржетт Леблан. На русском языке над пересказом потрудились Б.А. Дехтерев и Л. Яхнин, и хотя каждая из их версий грешит неполнотой, все равно это замечательное детское чтение, которое даст родителям возможность порассуждать с детьми на многие важные темы.
«…Но где же искать Синюю Птицу? Нет ее в стране воспоминаний. Не живет она во владениях Ночи. Не летает в темном лесу.
– Как же я могла забыть! – воскликнула Душа Света. – Синюю Птицу надо искать в Саду Радостей.
– А нас туда пустят? – забеспокоился Хлеб. – Мы все хотим в Сад Радостей – и я, и Огонь, и Сахар, и даже Вода, хоть она и хнычет без конца.
– Все, все пойдут туда. Только мне придется набросить покрывало: не все Радости и Удовольствия выносят яркий свет, – ответила Душа Света…
…Тильтиль и Митиль шли, взявшись за руки и молча улыбаясь. Душа Света вела и вела их по бесконечной тропинке. И вот раскрылись перед ними Сады… Вдруг их оглушили звуки медных труб и гром барабанов, несшихся из роскошного дворца, напоминающего многоэтажный торт. Резные дубовые двери дворца внезапно распахнулись, и наружу выскочили щекастые толстяки, один румяней другого. Они жевали, чавкали, причмокивали.
Они держали в руках жирные куски мяса и пузатые бутылки, сладкий крем размазался по их отвислым щекам, ногами они растаптывали катящиеся по ступеням персики, орехи и абрикосы, из карманов у них торчали пучки ароматной петрушки, зеленого лука, нежного укропа.
– Сюда! Сюда! – кричали толстяки. – Добро пожаловать к столу! – И они тащили детей к дверям дворца.
– Кто это такие? – растерялся Тильтиль.
– Берегись, Тильтиль, – остерегла его Душа Света. – Эти толстяки – Блаженство-Объедаться и Услада-Опиваться. Попадешь к ним в лапы и забудешь все на свете.
– А вдруг у них Синяя Птица и они ее кормят и поят? – сказала Митиль.
Душа Света с сомнением покачала головой.
– Что ж, – промолвила она, – попробуем войти.
Весь просторный зал дворца был занят огромным столом, уставленным блюдами с дымящейся едой... Гром оркестра заглушался чудовищным чавканьем, бульканьем, хрустением, пыхтением и сопением. Сидящие за столом замахали руками.
– Давай сюда! Ко мне! – кричали они наперебой.
– Какие они все уродливые! – воскликнула с отвращением Митиль.
– Да, – сказала Душа Света, – ничего в них красивого нет. Вон тот, смотри, с заплывшими жиром глазами – Блаженство-Спать-И-Бездельничать. А тот, глупый, как тыква, Утеха-Любить-Самого-Себя. Этот, тучный с набитым ртом – Услада-Лопать-Без-Меры. И Удовольствие-Хвастаться. И Блаженство-Пить-До-Упаду. Да всех и не перечислишь.
А Хлеб, не раздумывая, уже пристроился за столом и уплетал за обе щеки. Сахар, булькая, тянул из бутылок и кувшинов сладкие сиропы. Даже пес Тило не удержался и ухватил со стола немного телячьей печенки, кружок колбасы и баранью ногу.
– Знатная еда, если кто понимает, – урчал он, забыв про все на свете… А Тильтиль вырвался из жирных рук толстяков и кинулся по всему дворцу искать Синюю Птицу. Он обшарил каждый уголок. Всюду ему попадались горы снеди и бочки питья.
Нет, в этом Царстве Обжор Синей Птицы быть не может…»
Но Тильтиль и Митиль непременно найдут эту Птицу, тем более что ищут ее не для себя, а для маленькой больной соседки. А если и вырвется и улетит, то это вовсе не значит, что дети потеряли свое счастье, нет. Просто жизнь нужно прожить так, как она тебе дана.
* * *
Ганс Христиан Андерсен – не неизвестное и вовсе не забытое имя, но так ли уж хорошо прочитан этот замечательный сказочник? Из издания в издание повторяется набор сказок про голого короля, про принцессу на горошине, про собачищ злых и огромных. Самые популярные сказки можно пересчитать по пальцам, но согласно сообщениям тех, кто считал внимательнее, датский сказочник написал то ли 162, то ли 158 сказок, и только 12 из них – по фольклорным мотивам. Разумеется, не все они одинаково удачны или глубоки, но и по нескольким известным едва ли поймешь, каким глубоко верующим был этот человек с нежным сердцем и печальным взглядом.
Теперь мы узнаём, что советские издания вырвали из уст Герды молитву Господню, как и многие-многие другие благочестивые рассуждения и ремарки, без которых добрый сказочник сам на себя не похож. Не всех современных издателей может волновать приверженность оригиналу, тем более что и андерсоновская назидательность с теперешней точки зрения может показаться несколько чрезмерной.
Но когда-то эта приверженность была профессиональным принципом и делом чести и вполне отразилась в великолепных переводах супругов Анны и Петра Ганзен, которых мы и сейчас с благодарностью вспоминаем.
Анна Васильева родилась незадолго до Рождества 1869 года в провинциальном чистом и заснеженном городе Касимове. Семья была бедной, Анне пришлось и много учиться, и много работать, благо, что был талант, который следовало развивать. В 14 лет девочка написала:
О мир созвучий гармоничных,
Видений, образов, картин
И грез волшебно-поэтичных,
Меня влечешь лишь ты один.
А Петер Эммануэль Хансен, по-русски Петр Ганзен, уже отслужил по городам Сибири и переехал в Санкт-Петербург, где Петеру и Анне суждено было встретиться и полюбить друг друга. Обвенчались они в 1888 году. Петер работал преподавателем телеграфного дела и английского языка. А помимо этого, он переводил на датский сочинения
И. Гончарова, Льва Толстого, а на русский – Г. Ибсена, А. Стриндберга, Б. Бьёрнсона и популяризировал «древне-северную» и вообще скандинавскую литературу.
В Копенгагене П. Ганзен познакомился с Г.Х. Андерсеном и рассказывал своей юной жене о встречах с ним. Литературно одаренная Анна, изучив с помощью Петера датский, норвежский и шведский языки, стала вместе с мужем первой и самой блестящей переводчицей сочинений Андерсена с оригинала. Прежде переводили с немецкого и английского переводов. Благодаря Ганзенам «…благоухающая поэзия Андерсена впервые предстала читателям во всей своей чарующей прелести. Если бы лучшие писатели мира нашли себе таких переводчиков, то это подняло бы вкус к ним общества», – писал издатель И. Горбунов.
Первое издание перевода сказок Ганзены посвятили семейству императора Александра III, что было совершенно естественно: ведь императрица Мария Федоровна до замужества была датской принцессой Дагмарой и, более того, даже принимала Андерсена во дворце своих родителей. Когда уже в почтенной старости Петр Ганзен снова оказался в Копенгагене, он встретился там и говорил с Марией Федоровной. Но это было уже в грустные времена после 1917 года. Умер Петр Ганзен, как жена его родилась, – перед Рождеством, а Анна умерла в день рождения Г.Х. Андерсена. Сказки же остались с нами: «Пронесется ветер над травой, и по ней пробежит легкая зыбь, словно по водной поверхности; пронесется над нивой, и она взволнуется, как море; это пляска ветра. А послушай его рассказы! Он поет их, и голос его звучит на разные лады: в лесу – так, в доме, куда он врывается через слуховые окна, щели и дыры, – иначе. Гляди, как ветер гонит облака; они несутся точно стадо овец! А слышишь, как он воет в воротах? Будто сторож трубит в рог! Как странно свищет он в трубе и в камине! Дрова трещат и разбрасывают искры; яркий отблеск пламени забирается даже в самые дальние углы комнаты. Как тут тепло, как уютно, как приятно сидеть у камелька и слушать! Пусть только рассказывает сам ветер! Он один знает историй и сказок больше, чем все мы вместе. Слушай же…» Вот так.
