Игумен Василий Паскье — настоятель храма Иверской иконы Божией Матери в городе Алатыре. Родился во французском городе Шолэ в 1958 г. Был крещен в католической церкви и в 1980 году принял монашеский постриг. В 1993 году в сане иеродиакона был присоединен к православию в Даниловом монастыре.
— Отец Василий, вы родились во Франции, но служите здесь, в России, как православный монах. Скажите, что именно вас так привлекло в православном монашестве? В чем разница между монастырем православным и католическим?
— Если говорить об истинном монашестве, то разницы между православным и католическим монашеством, по сути, нет. Монах, который своим служением по-настоящему воплощает дух монашества, наследуя путь святого Антония Великого, прежде всего — подлинный христианин, а не представитель той или иной конфессии.
Но если говорить о самой католической монашеской традиции, то на протяжении веков она была достаточно крепка, и до последнего времени на Западе было довольно много монастырей, где сохранялись и строгие правила, и стабильность монашеского уклада. Сейчас в католических монастырях монашеский дух, к сожалению, почти утрачен.
После реформ Западной церкви в католических монастырях стал отчетливо ощущаться дух некоторого расслабления и вольности, монахи перестали поститься и, похоже, забыли об истоках монашества и его образцах — греческих отцах, подвизавшихся в Сирийской пустыне, в Константинополе, на Афоне. Сам смысл монашества сошел на нет.
Разумеется, были в западном монашестве и те, кто не мог не ощущать этого опустошения и утраты смысла: монахи по-прежнему искали встречи с Богом, и многие из них стали обращаться к восточной традиции, изучать Отцов Церкви.
Если почитать Лествицу или главы Добротолюбия, то становится понятно, что современному католическому монашеству попросту неизвестно все это богатство, на котором должна зиждиться подлинная монашеская жизнь. Настоящим открытием для многих монахов-католиков стало и то, что истинно монашеская традиция продолжает сохраняться в Восточной церкви — например, на Афоне. Некоторые стали переходить в православие.
— Правильно ли я поняла, что проблемы католического монашества кроются не в его основах, а в самой современности — в упадке монашеского духа на Западе?
— Возможно, есть и более существенные причины. Одна из установок православного монашества — в возможности личного пути, в способности к индивидуальному подвигу и преображению.
Жизнь католического монаха — это скорее коллективное существование, общежитие; монастырский уклад в большей степени похож на шаблон. Время читать книги — все идут читать книги, время работать — все отправляются на работу, время обедать — все идут на обед.
В православных монастырях тоже существует уклад, расписание и определенный порядок. Но в нем нет столь строгого следования некоему заготовленному шаблону, нет схематизации жизни, и большее значение отведено сфере внутренней жизни. По сути, каждый монах совершает свой собственный, личный подвиг. Он волен выбирать свой путь из множества подходов и примеров монашеской жизни — будь то пример старца Силуана, преподобного Сергия Радонежского или преподобного Серафима Саровского.
Святость в православии одна, несмотря на то, что пути к ней могут быть разными и разными могут быть ее лица. Православие, даже в монашестве, дает эту свободу.
— Отец Василий, вы приняли постриг, будучи католиком, или же монашество стало венцом вашего перехода в православие?
— Нет, я принял постриг еще задолго до моего обращения в православие. Правда, я был греко-католиком, то есть католиком Восточного обряда, где католичество в большей степени было подвержено влиянию Греческой церкви.
Я попал в новый, только что созданный монастырь — это случилось в 1978 году. Предвестниками этого шага были, как ни странно, далекие от Церкви причины. После событий 1968 года Францию охватило невиданное по размахам массовое движение — хиппи, пацифистов и многих других групп людей, которые покидали города, чтобы жить общинами и проповедовать естественный образ жизни.
Мой брат был одним из тех, кто оставил дом и колесил по всей Франции, живя в общинах и встречаясь с разными группами подобных ему людей. Одной из них были пятидесятники, представители нового направления протестантизма. Брат попал в общину под названием «Ковчег» — это движение возникло еще во время войны. Его главой был известный философ — Ланза дель Васто, который был глубоко вовлечен в сферу религиозного поиска, побывал в Индии и вернулся на родину, чтобы учить людей жить по-другому — в свободе и мире.
Для меня — пятнадцатилетнего — брат и его образ жизни были потрясением. Книга «Паломничество к истокам» («Lе pelerinage aux sources»), которую я нашел в комнате брата, произвела во мне настоящий внутренний переворот: я увидел, что существуют ценности, которые закрыты от большинства людей моего окружения.
В 1975 году я сам побывал в общине и глубоко проникся ее духом. Она была открыта всем религиям, и помимо остальных, я нашел там и людей, исповедующих христианство. Одним из них был человек, приехавший из Тулузы, из обители доминиканцев, где в то время наиболее явно чувствовалось влияние Восточной церкви.
Сам этот человек учился в Афинах, откуда приехал с чувством благоговения и восторга от православного богослужения. Он не перешел в православие только потому, что считал, что призван жить и работать среди католиков, чтобы заложить в тесто дрожжи истинной веры. Он организовал общину, которая называлась «Преображение» («Theophanie»). Братья здесь служили по Восточному обряду. Именно сюда я попал в 1978 году и стал членом этой общины, а в 1980 году принял постриг.
В Иерусалиме мы с братьями узнали о полуразрушенном монастыре Св. Иоанна Предтечи, который уже 20 лет пустовал после войны в Израиле. Там мы и поселились, его восстановили и отремонтировали, и там я провел 10 лет.
Помню, как, приехав впервые после пострига в Иерусалим и увидев у Гроба Господня православных монахов, я поймал себя на безотчетном чувстве: вот оно, мое призвание, таким должен быть и я! С этим чувством я жил в католическом монастыре многие годы и, надо сказать, переживал настоящую внутреннюю брань: даже столь явное понимание своего истинного призвания долго не давало мне необходимой решимости, ведь речь шла о нарушении обета.
Только в 1993 году, когда я встретил отца Иеронима (тогда еще иеромонаха, а ныне — архимандрита, наместника монастыря в Алатыре), приехавшего паломником в Иерусалим, он убедил меня в том, что настало время отбросить, наконец, все колебания и перейти в православие. Потом я попал в Россию и сразу ее полюбил.
— Ваше стремление к православию было интуитивным чувством или же это результат рационального поиска?
— Нет, скорее, это было интуитивное, безотчетное чувство. Книги, которые я читал, читали и все те, кто хотел узнать побольше о духовной жизни — и Серафима Саровского, и Сергия Радонежского, и Григория Паламы, и отцов-исихастов. А стремление к православию существовало помимо каких-то открытий, которые я черпал в книгах.
— Отец Василий, вы говорили о несовершенствах современного католического монашества, а что вы можете сказать о православном монастыре сегодня? Ведь и на нем сказывается дух современности: часто его заботами становятся масштабные проекты по развитию хозяйства, книгоиздательства, строительства, даже предпринимательства. Тогда как монашество ассоциируется скорее с отшельничеством и уединением, чем с активной деятельностью. Какие у вас мысли по этому поводу?
— Не важно, какие послушания выполняет монах. Важно, чтобы он оставался солью земли, дрожжами в тесте. Если он этого не теряет, то никакие заботы мира сего не могут помешать его истинному служению.
Если свеча на сквозняке гаснет, то, значит, нужно прикрыть окно и устранить сквозняк. Монаху, живущему подлинной духовной жизнью, которая сохраняет вкус, как соль, и свет, как пламя негаснущей свечи, не помешают никакие послушания, даже те, на которых лежит печать нашей современности. Ведь путь монашества — это не обязательно отшельничество в пустыне: отшельничество может быть внутренним. Можно быть не от мира сего — и жить в этом мире.
— Отец Василий, вы имели возможность воспринимать и наблюдать современную Православную церковь как изнутри, так и извне. Какие проблемы существуют в ней сегодня?
— Увы, как и везде, и в лоне православия есть свои проблемы. Батюшки, которые пьют. Батюшки, которые не занимаются пастырским служением. Батюшки, играющие роль «старцев» и «гуру»…
На самом деле все просто: если наш путь отклоняется от пути евангельского, то, значит, мы заблудились. Если мы забываем заповеди — например, что нужно любить друг друга, прощать друг друга, помогать друг другу, то, значит, мы сошли с пути.
Если богослужение становится красивой формальностью и ритуалом, то, значит, мы забыли о Христовой Истине. Иисус явился в наш мир в тот момент, когда был утрачен дух и смысл богослужения — несмотря на то, что формально оно продолжало существовать. И сегодня мы можем столкнуться с той же проблемой.
Можно строить и украшать храмы, писать иконы, заниматься активной церковной деятельностью, но, кроме того, необходимо и не забывать о главном смысле нашего пути — нести Свет Христов и Благую Весть, дух нашей Церкви.
Ведь можно уподобиться тем наемникам, которые якобы работали в винограднике, а плоды не отдавали. Хозяин пришел и отдал виноградник другим. Так в истории уже было, так может повториться и с каждым из нас. Главное — сохранять трезвость и ревностность: не терять то наследство, которое мы получили.
Даже Типикон — настольная книга православного человека, — воспринятый поверхностно и формально, может подчинить жизнь власти мертвой буквы вместо того, чтобы освятить ее светом живого Слова.
Во время рукоположения в священники епископ произносит удивительную молитву: «Божественная благодать всегда немощная врачующи, оскудевающая восполняющи…» Вот этого не надо забывать.
— Мой следующий вопрос к вам — о духовничестве. С одной стороны, каждый из нас нуждается в окормлении со стороны священнослужителя, духовника, наставника. Но часто человек попадает в зависимость от его мнения и советов, теряет самостоятельность, необходимую для принятия решений, для совершения поступков. Не видите ли вы в этом определенную духовную опасность?
— Да, конечно, эта опасность существует, и не только для мирян, но и для монахов и священников. Я не раз сталкивался с ситуациями, когда священник, не зная, как поступить или что посоветовать, обращался за решением к другому священнику, словно перекладывая на него духовную ответственность.
Попросить доброго совета — это, безусловно, поступок естественный, часто мудрый и даже необходимый. Но если человек теряет способность к ответственному решению, то такая зависимость от духовника, конечно, наносит глубокий вред его духовной жизни. Это скорее отказ от личной ответственности, чем стремление к послушанию. Жить по готовым рецептам очень легко. Но иногда нужно приложить личное усилие, чтобы найти ответ. Христос же сказал: «ищите и обрящете». Каждому из нас необходим этот поиск.
Конечно, на определенном этапе пути человеку нужен наставник, как ученику в школе. Мы сидим за партой, потому что должны научиться читать, писать, вести себя — мы должны знать о наследстве, которое мы получили. В отличие от животных у нас нет инстинктов, которые направляют и регулируют повседневное существование. Но у нас у людей, есть Предание, есть традиция, есть преемственность, и эта преемственность идет от Самого Господа нашего Иисуса Христа.
Чтобы получить это наследство, и необходим наставник. Но духовная жизнь без личного подвига бесплодна. Если человек не будет пахать землю и сажать семена, то и плодов не будет. Главное — это личные отношения человека с Богом, которые невозможны без индивидуального участия каждого из нас.
