Гость номера – известная современная поэтесса и писатель, лауреат целого ряда литературных премий Олеся Николаева. Она жена протоиерея Владимира Вигилянского, с которым они воспитали троих детей. В интервью нашему журналу Олеся Александровна поделилась тем, как удается совместить литературную деятельность с воспитанием детей и заботами о семье.
– В нашей рубрике так получалось, что люди, успешно совмещающие семью и профессию, преимущественно мужчины. Как вам кажется, женщинам сегодня труднее совмещать заботы о семье с профессиональным ростом?
– Женщине, которая вовлечена в водоворот семейной жизни, в обустройство и уборку жилища, в приготовление пищи, в воспитание детей, в то, что называется поденщиной, конечно, очень трудно еще при этом и работать, и, как вы говорите, «творчески возрастать». Семейная жизнь – это своеобразный жизненный подвиг, требующий самоотвержения. Множество крупных и мелких обязанностей и обязательств. Житейская суета, из которой иногда просто невозможно вырваться. И – минимум личного пространства, когда ты можешь позволить себе делать то, что хочешь.
Но вот парадокс – и это я могу утверждать, поскольку ощутила это лично, – откуда-то берутся силы и вдохновение, чтобы ты не ощутил никакого ущерба от своей «перегруженности» земными заботами и житейскими попечениями. Оглядываясь на прожитую жизнь, я сама удивляюсь, когда же я смогла написать столько стихов, столько рассказов, повестей, романов, эссе, статей, сделать столько журнальных публикаций и издать столько книг! Это было невозможно без явной помощи Божьей.
– Помощь Божья всегда конкретная, как конкретны и детские болезни, памперсы, ползунки и пеленки, уборка, в конце концов. А литература, вы сами об этом писали, требует буквально полной самоотдачи. Все-таки как вам удалось совместить заботу о семье и литературу?
– Явная помощь Божья в том, что душа была полна любовью, свободой, изумлением перед тайнами и художествами жизни, а также желанием осуществить и воплотить это. Помощь в том, что Господь давал силы на всё, не говоря уже о вдохновении. Конечно, и мне самой приходилось чем-то жертвовать, например, своим сном, вообще – отдыхом и развлечениями… Но на самом деле я поняла, что у человека очень много времени, которое он тратит впустую.
И потом – я хорошо помню это чувство радости от того, что живу своей собственной жизнью, какой бы трудной она ни была, что я занимаюсь любимым делом, пребываю среди любимых людей. Короче говоря, что я иду своим собственным путем, который включает в себя и мою семью, и творчество.
– В вашем романе «Тутти» вы пишете, что ваша мама иначе видела вас, чем самкой с тремя детьми. Можете о себе сказать, что вы нашли золотую середину, или есть ощущение, что где-то что-то осталось недоделанным?
– Это я писала иронически и гиперболизируя представления моей мамы. Просто я выросла в писательско-артистической среде эпохи «оттепели», где было не принято рожать много детей, а уж если женщина имеет творческую профессию, то предполагалось, что у нее должны быть сердечные бури, любовные трагедии, безумные романы, порезанные вены, алкогольные эксцессы, словом, какая-то «роковуха». Такой был стереотип поведения среднестатистической артистической натуры. В этом видели социокультурный жест – отказ от «мещанства», от «обывательской, пошлой жизни», с которой подчас отождествляли просто семейную жизнь. Считалось, что возвышенная натура чахнет, погружаясь в материальную жизнь и связывая себя узами семейных забот и обязательств. Моя мама именно этого и боялась: как бы житейские попечения не заполонили мою душу, как сорняки.
Ну, в каком-то смысле может быть и такое: многие способные люди, которые учились со мной в Литературном институте и писали неплохие стихи, как-то растратили свой дар, вступив во взрослую жизнь. Тут ведь закон почти такой же, как в Евангелии: «Кто не собирает… тот расточает». Творческий дар – это тоже своего рода дитя, которое ты, может, и не родил, а получил, но которое обязан содержать в чистоте, кормить, растить, холить и пестовать, то есть трудиться. Зато, когда оно вырастет, то само станет хранить и защищать своего обладателя. Но, с другой стороны, вся эта богемная жизнь, которая ассоциируется с художественной натурой, ведь, честно говоря, сама отбирает много сил, энергии и времени. Многие, попав в ее оборот, становились духовными и душевными банкротами.
– Родители повлияли на ваш выбор профессии?
– Мои родители были литераторами в самом широком смысле этого слова. Папа писал стихи, повести, рецензии, работал заместителем главного редактора журнала «Дружба народов» в период его расцвета; мама была журналисткой и переводчицей. Дружили они преимущественно с писателями и поэтами, то есть я родилась и воспитывалась в литературной среде. У нас дома было много книг, я рано начала читать, читала с наслаждением и жадностью, и до сих пор это мое любимое занятие. Так что на мой выбор профессии родители, конечно, повлияли, но скорее – косвенным образом. Они никогда меня к этому не подталкивали, не поощряли, наоборот, относились к моим ранним стихам сдержанно и, как мне кажется, даже и настороженно.
– А на семейный уклад?
– На мой семейный уклад они, безусловно, оказали прямое влияние: дом у нас всегда был открыт, в нем было шумно, радостно и весело, было много гостей, друзей, у нас вечно кто-то ночевал – то родственники из Ленинграда, то мои подруги, поссорившиеся со своими родителями, то друзья из Тбилиси. У нас всегда жили разнообразные животные: собаки, кошки, морские свинки, ежики, черепахи, была даже зеленая мартышка и удав!
Мы с мужем, конечно, живем не так бурно, но у нас в семье тоже большую ценность имеют друзья и дружба, праздничные застолья, полуночные посиделки со взрослыми уже детьми и игры с внуками. Семья – это радость, любовь, утешение, свет, тепло, обогревающее этот холодный и темный мир вокруг.
Вообще-то я об этом так или иначе писала в своих книгах, а одна из них – роман «Тутти» – вообще был о жизни моей семьи.
– Насколько важны для семьи память бабушек и дедушек, память предков вообще? Что необходимо, чтобы сохранять эту память?
– Дедушек своих я не застала – они погибли во время Великой Оте-чественной войны, а вот бабушки у меня были. И это большое счастье, которого был лишен, например, мой муж. Но в семье у нас живут семейные предания, тайны предков, уводящие в века. Дети мои очень интересуются своими генеалогическими корнями, букетом кровей, которые намешаны в них, – конечно, русская, французская, польская, немецкая, мордовская... Это ведь так естественно для человека – интересоваться, от кого он произошел, что в него изначально заложено, на что непонятным образом откликается его душа и от чего отворачивается его сердце.
Человеку важно знать, что он возник не на пустом месте, он – не оторванный листок, не пустая былинка, которая сегодня есть, а завтра ее уже уносит ветер вместе с прахом земным, а он – плод на древе человечества, росток на ветвях своего рода, уходящего корнями глубоко в века. Он вписан в историю жизни, в ее Книгу, и он должен научиться читать ее словеса – понимать ее метафоры, постигать знаки Промысла Божьего, искать Царства Небесного. Это прикосновение к своим корням и почве всегда поможет человеку, изнемогающему в жизненных передрягах и блуждающему в мысленных сумерках. Он, подобно мифологическому герою или сказочному персонажу, всегда получает силу, припадая к отчей культуре и утоляя жажду из святых источников родной земли.
– Вы с о. Владимиром вместе около сорока лет, у вас трое детей и много внуков. Вам известна формула счастливого брака?
– Формулы счастливого брака не существует. Но, мне кажется, есть такой незыблемый камень, с которого никогда нельзя сходить: это утверждение, что браки заключаются на небесах и «что Бог сочетал, того человек да не разлучит». И поэтому, что бы ни было, но это уже судьба – пребывать двум людям вместе – в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности. Есть, конечно, и исключительные случаи (наркомания или жестокий и агрессивный алкоголизм одного из супругов), когда мужу и жене лучше расстаться… Но я знаю и такие семьи, где мудрые жены как-то умели справляться с алкоголизмом мужа, несли свой крест радостно и смиренно и растили детей добрыми христианами.
Ничто так не разрушает семью, как супружеская измена. Сейчас как-то легкомысленно стали об этом рассуждать с кино- и теле-экранов: мол, главное – это хранить верность в душе, а все остальное – это так, нечто несущественное. Но на самом деле, поскольку муж и жена венчаются «в плоть едину», физическая неверность оборачивается изменой, имеющей метафизическое измерение. И даже в том случае, если этот факт измены был утаен от пострадавшей стороны, он все равно косвенными путями, тайными ходами будет разрушать и разрушать брачный союз, потому что беззаконие приводит к самому страшному – к утрате любви.
– В своих автобиографических произведениях вы много пишете о своем муже и гораздо меньше о детях и внуках. Значит ли это, что и в жизни вы в первую очередь жена?
– Человек в своей жизни многолик: он и сын, и отец, и дядя, и племянник, и брат, и друг, и враг, и учитель, и ученик. И при этом это один и тот же человек. Мне трудно ответить на вопрос: в чем наиболее полным образом раскрывается мое «я» – в том ли, что я дочь своих родителей, или жена своего мужа, или мать своих детей. Мой муж появляется то и дело в моих книгах-non-fiction как герой сюжетов, например, в книге «Небесный огонь». Когда это необходимо для художественной идеи, на страницах появляются и мои дети (маленькие или подростки). Но вот их практически нет в моих рассказах, как только они становятся взрослыми: это уже их собственные истории, которые они, быть может, напишут сами.
– Что для вас воспитание и общение с детьми? Что для вас было главным в общении с ними в детстве и как изменились эти отношения сейчас?
– Воспитание – это экзистенциальный процесс: главные основы закладываются в самом процессе проживания жизни. Вопросы возникают по мере их появления, а ответы – по мере разрешения жизненных вопросов. Родители, особенно если они сами еще молоды, ведь тоже не мудрецы, у которых есть готовые рецепты на все случаи жизни. Они и во взрослом возрасте также проходят некую школу воспитания – и так, наверное, до самой смерти. В некотором смысле они тоже – Божьи дети. И мне кажется, не надо скрывать от своих детей, что ты чего-то не знаешь, что ты приведен в замешательство тем или иным обстоятельством…
Мы с нашими детьми всегда «дружили». Разговаривали, читали вслух, играли, смеялись, откровенничали, рассуждали на самые разные темы, обсуждали проблемы, вместе ходили в храм, молились, постились, готовились к причастию, ездили к духовнику, праздновали Рождество, готовились к Пасхе, путешествовали, сочувствовали и помогали, когда они сталкивались с несправедливостью. И главное – защищали! Эта функция родительского покрова и защиты мне кажется очень важной! Но для детей не менее важно, чтобы родители – оба – составляли ядро семьи, являли свое единство и любовь, ведь «где двое или трое собраны во Имя Мое, там и Я посреди них», а к этому уже прикладывается все остальное.
И еще для жизни семьи очень важны друзья, которые приходят в дом, – друзья матери и отца, друзья самих детей… Единомышленники, единоверцы, духовные родственники, созвучные душе братья и сестры. Это сразу расширяет границы самой семьи и становится миром, где правит не равнодушие, коварство или корысть, а преумножается любовь, оживает надежда и укрепляется вера.
