Несомненно, что детство определяет всю последующую жизнь человека. В какой семье рос ребенок, какие установки и правила воспринимал, на каких примерах учился. Иногда лишь спустя десятилетия можно оценить результат: вот это было важным, а это – нет. И хотя на чужом опыте учиться сложно, все же мы предлагаем вам истории трех разных женщин. Они выросли, прожили жизнь и теперь могут с уверенностью сказать, что в родительском воспитании им помогло, а что помешало жить.
Таисия Федоровна Воробьева, 1931 г.р.
Я была шестым ребенком в семье, самой младшей. Старшими были братья Иван и Александр, потом сестры — Анастасия, Полина и Зинаида. Практически всех детей моя мама Ольга Тимофеевна родила на большие церковные праздники — Анастасия родилась на Яблочный Спас, Полина — на Рождество, Зинаида — на Казанскую Божью Матерь, я — на Покров Божьей Матери.
Мой папа, Федор Тимофеевич, работал на заводе. Сначала мы жили в большом доме под Минском, потом переехали в Москву. С нами переехали две папиных сестры — Елизавета Тимофеевна и Прасковья Тимофеевна. Папа не мог бросить сестер, потому что они были одинокими. Для них купили дом в Тупиково. Летом мы все приезжали в Тупиково и помогали тетям по хозяйству. Мы собирали щавель, ландыши, землянику, грибы, а тетя Паша ездила в Москву на рынок продавать. И так у нас это ловко получалось, что целое лето вся семья жила на эти деньги, и у родителей мы ничего не просили. В Тупиково мы завели большое хозяйство — корову, кур, гусей и уток, у нас был большой огород. Хоть я и была самой младшей, но и у меня была обязанность — каждый вечер я должна была приносить корове свежую траву, я знала, что мне нужно ее нарвать, и не было разговора, что я не буду этого делать.
Самое главное, чему нас научили родители — это уважать старших. Они и своим примером — отношением друг к другу — нам это показывали. Я ни разу не слышала, чтобы они в нашем присутствии ссорились или как-то грубо друг другу отвечали. Вспоминаю, как тонко тетя Паша нас воспитывала. Если мы разбалуемся, она говорит: «Вот приедут батька с маткой, все расскажу, пускай забирают вас». Приезжают батька с маткой, мы сидим, притихли — ждем, когда она на нас жаловаться будет. Они спрашивают: «Ну, как они здесь?», а она в ответ: «Хорошо, помогают».
Наша мама была великим педагогом. Она никогда нас прямо не хвалила за помощь. Всегда находила какой-то окольный путь для похвалы. Я помню, как в первый раз я стирала белье на всю семью, и мама приходит с улицы и рассказывает: «Я сейчас шла, а соседка спрашивает меня: “Ольга Тимофеевна, вы что — постельное белье поменяли? Уж больно белое оно у вас стало”, а я в ответ: “Это моя младшенькая стирала”».
Мама считала, что если кто-то трудится, то другой не может сидеть в стороне, что в деле должны участвовать все. Как-то пришли ко мне мои одноклассницы обсуждать подготовку к празднику. Мне поручили поехать в Столешников переулок за пирожными. Обсудили и разошлись. Заходит ко мне в комнату мама и говорит строго: «Как так можно — девочки пошли готовиться к празднику, а ты дома сидишь». И когда я сказала, что у меня тоже есть дело, она успокоилась.
Единственный раз, когда мама меня наказала, я запомнила на всю жизнь. С нами по соседству жил паренек моего возраста, и он полез ко мне драться, а я ему возьми и дай сдачи. Он побежал жаловаться своей матери, а та пришла жаловаться моей. Я прихожу домой, и мама меня спрашивает, почему я так поступила. Я сказала, что я не виновата, он полез, я дала сдачиу. И мне показалось таким обидным, хотя я совсем не виновата, что я отказалась от обеда. Мама мне говорит: «Будешь есть!» А я говорю: «Не буду!» И тут она не выдержала и говорит: «Становись на колени!» И поставила передо мной табуретку, на которую поставила тарелку с супом. Помню, как я стояла на коленях, ела и плакала от обиды. Это был единственный раз.
Наш дом был очень гостеприимным. Мы отмечали практически все праздники и всегда отмечали Пасху. На праздники и в выходные дни мама всегда пекла пироги, и по сей день мы сохраняем эту традицию в нашем доме. Мама ставила тесто и готовила начинку, а мы уже лепили пироги и ватрушки. У родителей был приятель, который хорошо играл на скрипке, взрослые любили танцевать и петь песни, и никогда мы не видели отца выпившим. Но было правило, что дети за одним столом со взрослыми не сидят — всегда была дистанция между старшими и младшими.
Сейчас, когда я думаю о детстве и о родителях, я в первую очередь вспоминаю об их доброте и отзывчивости. Тогда отношение людей друг к другу было гораздо теплее, чем сейчас. Мои родители никогда никому не отказывали в помощи, и думаю, что своим примером передали и нам, детям, эти качества.
Наталья Викторовна Белогурова, 1949 г.р.
Детство у нас было очень радостное, наша семья была очень дружной. Папа Виктор Николаевич безумно любил маму Нину Евгеньевну, и мы никогда не видели, чтобы они ссорились. В семье нас было трое: старший брат Всеволод, сестра Людмила, я была самой младшей.
Когда у мамы родился третий ребенок, ей стало очень тяжело нас воспитывать, к тому же нужно было идти работать, так как семья была большая, и денег не хватало. Тогда мама позвонила бабушке и попросила приехать помочь растить внуков. Поэтому наша бабушка Мария Владимировна тоже участвовала в нашем воспитании. У нее был исключительный вкус— она следила за тем, чтобы у девочек были опрятные прически, вплетала нам в косы красивые банты; мытье и расчесывание волос было целым ритуалом. Бабушка крахмалила нам кружевные воротнички к платьям и школьной форме, шила нам платья по последней моде. Она считала, что дети должны питаться натуральными продуктами, поэтому каждый день одна и та же молочница приносила в дом молоко, свежий творог, сметану. Сама бабушка каждый день ходила на рынок и приносила свежие фрукты и овощи. Она положила свою жизнь на нас.
Когда мы с Людой стали повзрослей, нам поручили уборку дома. Мы сворачивали половики, выносили во двор, выбивали, мыли полы, вытирали пыль. В кухне хозяйничала бабушка и стирала тоже она, а у нас было свое дело, и нам никогда не приходило в голову сказать, что мы этого делать не будем. Нам казалось вполне естественным, что каждый занимается своим делом.
Вечерами мы вместе собирались в одной комнате (бабушка спала с нами), Сева перевязывал голову красной лентой, брал валик с дивана и показывал всем, какой он силач, — мы со смеху хватались за животы. Не помню, чтобы мама нас когда-либо наказывала, а бабушка могла прикрикнуть: «Как сейчас кончаком дам!» (Кончак — это в переводе с польского «ремень».) Бабушку мы очень боялись и слушались, она была строгая. Отец был строг только к брату — мог Севку и ремнем отлупить за то, что не слушался. Девочек папа никогда не бил и всегда защищал бабушку, если у них с мамой случались конфликты.
На ночь или бабушка, или мама всегда нам читали сказки Пушкина, Бажова. Мама собрала огромную библиотеку — она сама любила читать, на ее примере мы тоже полюбили книги. Мы читали Майн Рида, Жюля Верна, Джека Лондона. Для меня эта любовь к чтению впоследствии переросла в профессию — я долгое время работала редактором в «Литературной газете».
Мама очень следила за собой, у нее всегда был маникюр, прическа, красивые наряды. Папа до конца жизни был дисциплинированным человеком, и даже когда уже был на пенсии, все равно вставал в 6 утра. Они оба были очень организованными людьми, всегда держали себя в форме, и научили этому нас, детей. Мы никогда не болтались без дела — Сева и Люда занимались большим теннисом, а мы с Людой ходили в музыкальную и балетную школы. Зимой во дворе папа заливал каток для всей детворы, и мы катались на коньках. Когда я подросла, папа стал брать меня с собой летать в красивые места, так как он был летчиком и командиром эскадрильи. Он меня очень любил.
На Новый год папа нам приносил большую елку из леса, бабушка стирала и крахмалила занавески. В гостиной накрывали стол, к столу покупали большущую коробку зефира, пеклись пироги и вкуснейший торт «Наполеон». Мама с нашими друзьями ставила домашние спектакли, и для детей эти спектакли становились самой желанной и ожидаемой частью праздника. Вообще наши родители делали много для того, чтобы жизнь наша была яркой и интересной — и делали это не в виде одолжения и не как тягостную обязанность. Им самим все это было в радость, и этой радостью они заряжали нас, детей.
Родители своим примером, теплым отношением друг к другу, бесконечной любовью к детям научили нас жить. Ничего специального они не делали, они просто жили в любви и дарили эту любовь детям, и для нас это было невероятным счастьем. И всю жизнь родители нам помогали. Даже когда мы уже выросли и создали свои семьи, всегда родители были готовы оказать нам помощь и поддержку.
Елена Анатольевна Карасева, 1954 г.р.
У моих родителей было трое детей: два сына и я. Тем не менее мама Людмила Васильевна совмещала работу и домашнее хозяйство. С нами ей помогала ее мама, наша бабушка Лилия Николаевна. Высшего образования у мамы не было, она закончила только восьмилетку. А папа Анатолий Иванович окончил финансовый институт и потом всю жизнь работал в строительных организациях.
С друзьями папа был человеком открытым и общительным, а вот в семье, наоборот, — очень сдержан. И хотя он уделял нам, детям, не очень много внимания, решающую роль в моем становлении сыграл именно он. Поскольку он разговаривал с нами редко, любое его внимание необычайно мною ценилось. Я старалась заслужить его похвалу, быть примерной девочкой. Мои братья были мальчишками хулиганистыми, и когда папа ставил меня им в пример, я очень радовалась.
Когда я училась в четвертом классе, папу отправили в командировку в Казахстан, и с ним уехала вся семья, кроме меня, потому что я училась в спецшколе с углубленным изучением французского языка, а в Казахстане спецшколы не было. Меня оставили в Москве с бабушкой. И когда папа приезжал в Москву по работе, для меня это были настоящие праздники. Папа делал наше редкое общение ярким, насыщенным. С ним я впервые попала в театр — и сразу в Большой театр. Я и сейчас помню те необыкновенные ощущения, которые меня переполняли тогда. Мы сидели на самой галерке, прямо перед нами висела великолепная хрустальная люстра. И вот блеск этой волшебной люстры, богатое убранство зала и чудесная музыка оперы «Сказка о царе Салтане» меня заворожила. С тех пор я полюбила классическую музыку на всю жизнь.
В другой раз папа взял меня в ресторан — тоже впервые в моей жизни. Я до этого знала только домашнюю еду, а тут — такая великолепная обстановка, так красиво сервированы блюда и так вкусно! Мне захотелось даже написать благодарность, я сказала об этом папе, и по его просьбе принесли «Книгу жалоб и предложений», куда я и записала свой восторженный отзыв.
Это было, так сказать, культурологическое влияние отца на ребенка. Но однажды папа преподал мне серьезный урок, один из самых важных в моей жизни. Был случай в мои школьные годы, когда я очень сильно завралась — попала в неприятную ситуацию: и сама была виновата, и подставили меня. Я скрыла один факт и очень долго упиралась, когда меня вынуждали признаться. Разбирались со мной и школа, и мама, и бабушка, и все меня ругали, а папа сказал: «Почему я должен верить кому-то, а не собственной дочери? Если она так говорит, значит, так и есть». Его доверие меня потрясло. Я, конечно же, во всем призналась, просила прощения, но стыдно было больше всего перед отцом. С тех пор я практически не вру, случается, конечно, приврать, но в смысле преувеличить что-то или приукрасить.
Мама наша, возможно, в силу занятости, редко проявляла к нам ласку. Вообще в нашей семье «уси-пуси» были совсем не приняты. Только став взрослой, я поняла, как мама нас любила — в детстве же это понять было сложно. Мамина любовь проявлялась в основном в том, что мы были хорошо накормлены и чисто одеты. Мама хорошо шьет, и она обшивала нас всех, зачастую перешивая и перелицовывая вещи взрослых на нас, детей. Обычно она нас не хвалила. Если все было хорошо, то это считалось само собой разумеющимся и не нуждалось в похвале, а когда что-то шло не так, она срывалась на крик. Для нее это был основной воспитательный фактор. Я не могла спокойно это воспринимать, всегда начинала плакать. Мне казалось, что это абсолютно несправедливо, что называется, «под горячую руку».
У меня осталось впечатление, что мама подчеркивала, что я некрасивая, внушая мне комплекс неполноценности, и мне всегда казалось, что я хуже и глупее всех. Этот комплекс породил сильную гордыню и тщеславие. При внешнем смирении я испытывала и зависть, и ревность к другим, как мне казалось, умным и красивым. Только когда я пришла в церковь, будучи уже взрослым человеком, я постаралась через исповедь избавиться от этого комплекса и поменять отношение к себе. Но самое главное — после того как я сама стала матерью и наделала много непоправимых ошибок по отношению к своим детям, я многое поняла в жизни моих родителей. Я благодарю Бога за то, что мама жива, а у меня все еще есть возможность выразить ей свою любовь и признательность. По отношению к папе я эту возможность, к сожалению, упустила.
