В последнее время не только на Западе, но и в России стали говорить о двух типах семьи: о семье традиционной и нетрадиционной. При этом семья традиционная часто означает образ жизни старомодный и малоинтересный.
Семейные ценности – такие как обещание верности перед Богом и людьми, сохранение этой верности, милосердие, чистота, уважение старшинства, самопожертвование – подвергаются атакам либеральной идеологии с ее крайним индивидуализмом, эгоизмом и цинизмом, и искажается смысл не только семейных отношений, но и самого человеческого существования. При этом сторонники нетрадиционной семьи уверены в том, что понятие нормы к институту семьи неприменимо, и часто ссылаются на опыт древних великих цивилизаций. В результате все знают пикантные подробности из истории древнейших народов, знают о крайней распущенности греков, об оргиях римлян, но не замечают, что факты, дающие право на подобные аргументы, связаны с единичными известными персоналиями и едва ли применимы к прошедшей жизни миллионов людей, называемых «народом», чья жизнь отражена в юридических документах, письмах, литературе и, наконец, на надгробных плитах – «пути всей земли». Тут как раз и открываются картины, представляющие «норму», т.е. то, чему современным либеральным обществом отказано в существовании.
Говоря на страницах нашего журнала о семье с ее задачами, приоритетами, трудностями, было бы естественно бросить хотя бы краткий взор на то, чем семья была в разных культурных сообществах в то время, когда мир еще не был просвещен светом христианской веры.
Древний Египет
Семья в Древнем Египте была основой общества, ведь для его граждан семейные отношения представляли собой непреходящую ценность, такую, что и боги их были часто связаны семейными узами. Египтянин испытывал гордость принадлежности к своей фамилии и по отцовской, и по материнской линии, а почитание родителей составляло основу нравственного порядка. Старшему сыну, а иногда и дочери, доставалась трудная и почетная обязанность хранения старости и достойного упокоения родителей. Интересно, что терминология родства египтян была весьма скудной, но, может быть, и этот факт говорит в пользу внутрисемейной близости? Вот смотрите: мать – это «мать», но бабка – тоже «мать», и «дочь» – это дочь, внучка и племянница. Сестра и тетка – одно, а иногда и жена – «сестра». Когда жена – близкий друг, такой как сестра, это симпатично. Супруги часто были нежно привязаны друг к другу: об этом свидетельствует поэзия, а на одном из изображений в гробнице супруги воссоединяются в посмертии, протягивая друг к другу руки в жесте сбывшегося ожидания.
Но начинается все с «основания дома» или «бросания якоря» по достижении молодым человеком 16–20 лет. Его избранница (или избранница родителей) могла быть лет 12 или чуть старше, если брак совершался в более зажиточной среде. Сам брачный контракт являлся регулятором собственности супругов, а не констатацией их отношений и моральной ответственности. Впоследствии оба супруга сохраняли контроль над своей частью собственности, привнесенной в семейное владение.
Хранение девства не считалось непременным условием для совершения брака, однако состоящие в браке супруги должны были блюсти верность друг другу – это было нормой. Ведь дом и семья рассматривались как самый главный источник радости и счастья.
Счастьем и благословением богов были дети. А если чада все не было, молили богов и умерших родичей, дабы те заступились перед богами. В конце концов возможно было усыновление.
Главой дома был муж, женщина подчинялась отцу и мужу, при этом во многих отношениях женщина имела равные с мужчиной права: она могла участвовать в деловых предприятиях, владеть землей, выступать в суде от своего имени, инициировать развод, который представлял собой регуляцию прав собственности. Впрочем, говорят, разводы не поощрялись обществом и старшими в семье. Поводом для развода могла быть вина – прелюбодеяние, неспособность зачать или оскорбление супруга и повод без вины – несовместимость супругов. Так или иначе, развод оказывался горем для супругов и семьи. Вступление во второй брак не возбранялось.
В семье женщина создавала дом – растила детей, вела хозяйство, которое порой могло быть весьма обременительным – со множеством прислуги, с мастерскими по изготовлению одежды и с кладовыми со снедью, с огородами и садами. Муж занимался общественной жизнью, подвизаясь в армии, или ремесле, или торговле. Сыновья следовали по стопам родителя, научаясь от них или в школе, а дочери постигали премудрость женских забот при матерях. Таковым было правило.
Древняя Греция
Наверное, по той причине, что у современного человечества осталось несравненно большее количество документальных и материальных свидетельств о Древней Греции, чем о Древнем Египте, то и несравненно шире возможности интерпретации этих имеющихся фактов.
«Институт брака» – первый «институт», установленный Господом Богом в отношении сотворенного им человека. Потом было государство и право, потом по настоянию свободной воли людей – цари, потом… Но вначале была семья. И трудно предположить, что за давностью лет в сердце человеческом вовсе не осталось смутного воспоминания о том, как по-божески надо строить свою жизнь, и трудно представить, что эта память не проявила себя, хотя бы элементарно, во всех человеческих исторических сообществах.
Вот и греки. Дочери считались собственностью отца и выдавались им же замуж в раннем возрасте, примерно от 14 лет, и в состоянии сохраненного девства, что было важным. «Невинность моя, невинность моя, куда от меня ты уходишь?» – так плакала прощающаяся с девичеством невеста.
Жених к тому времени должен был отслужить в армии и ему было около 30, уже самостоятельный человек. От него девства не требовалось. Вначале между отцом и женихом заключался устный договор, сопровождавшийся словами отца: «Я передаю тебе эту женщину для зачатия законных детей». Потом происходила передача девушки и ее приданого жениху, который становился теперь ее хозяином, и в доме отца справлялся свадебный пир. Невеста приносила жертву разным богам в виде ее детских игрушек и девических одеяний, что означало для нее конец детства, начало жизни в доме мужа (наше слово «семья» у древних греков означалось словом «дом») и испрашивание у богов покровительства в новой замужней жизни. Артемида получала прядь волос, с тем чтобы переход от девства совершился возможно благополучнее. Самый день свадьбы начинался с омовения невесты водой из реки или источника, принесенной малым ребенком в такой же вазе, как и для омовения не успевшего вступить в брак покойника. Затем невесту одевали и покрывали ее голову вуалью в знак ее девства. Потом оба – жених и невеста– приносили жертвы богам. Начинался пир с возлияниями в честь богов, исполнением свадебных песнопений, восхвалявших жениха и невесту, уподоблявших их богам, с пожеланиями им счастья и доброго потомства. В конце пира наступало время совершить самую важную часть церемонии – снятие с невесты вуали в знак завершения поры ее девичества и передачи жениху. И затем процессия с невестой направлялась в дом жениха в сопровождении ребенка, у которого оба родителя в этот момент должны были быть живы и который символизировал благоденствие, благое поспешение и будущее чадо молодых. В корзине несли хлеб как символ будущего ребенка.
Там невест из чертогов,
светильников ярких при блеске,
Брачных песней при кликах,
по стогнам градским провожают.
Юноши хорами в плясках кружатся;
меж них раздаются
Лир и свирелей веселые звуки;
почтенные жены
Смотрят на них и дивуются,
стоя на крыльцах воротных.
(Гомер, «Илиада», XVIII, 492–496)
Невеста в сопровождении жениха и его друга ехала в повозке. Женщины с корзинами сопровождали процессию, неся яблоки, розы и фиалки и бросая их в молодых, подобно тому как приветствовались победители всегреческих спортивных игр. Здесь победителем была невеста. У дома жениха молодую встречала свекровь и приветствовала ее в новом доме, молодую вели к очагу и совершали еще некоторые ритуалы, затем молодых оставляли в спальной на попечение Афродиты и Пейто, от которых можно было ожидать дара гармонии, радости и, в конце концов, ребенка.
До рождения ребенка молодая не называлась собственно «женщиной», пока оставаясь «нимфе» – молодой замужней женщиной. Став матерью, она становилась ответственной за воспитание детей и ведение домашнего хозяйства – его экономику, распределение работ среди рабов. Прядение и ткачество на всю семью были прерогативой хозяйки. Когда рождался сын, входная дверь украшалась оливковой ветвью, дочь – куском шерстяной пряжи, и отец, принимая ребенка, брал его на руки и обегал с ним вокруг дома. Хотя он мог и отвергнуть ребенка, и тогда новорожденного просто могли выбросить вон. Согласно религии греков, выброшенный новорожденный умирал от «естественных причин» и родители не несли за то ответственности. Однако детей очень любили и заботились об их воспитании.
В греческом языке есть слово homophrosune, которое описывает желанный тип взаимоотношений между мужем и женой, то же слово употребляется для отношений между друзьями и между хозяином и гостем, и значит оно «единомыслие». Так Одиссей высказывает свои пожелания Навсикае:
О, да исполнят бессмертные боги
твои все желанья,
Давши супруга по сердцу тебе
с изобилием в доме,
С миром в семье! Несказанное там
водворяется счастье,
Где однодушно живут, сохраняя
домашний порядок,
Муж и жена, благомысленным
людям на радость, недобрым
Людям на зависть и горе,
себе на великую славу.
(Гомер, «Одиссея», VI, 180–185)
Древний Рим
А было ли что-то подобное у римлян? Как соотносились между собою муж и жена? Была ли жена «помощницей» мужу? Чтил ли приплод отца своего и матерь свою? Только ли «искали своего» в брачных отношениях? Каков идеал? Про гнусности распущенной языческой жизни мы и наслышались, и насмотрелись. Но неужели не горело сердце у этих древних о том, что должно быть правдой, хотя бы они еще и не представляли себе ее источник?
Вот популярное речение, дошедшее до нас издалека: грек женится, чтобы иметь законных детей и хозяйку в доме; римлянин – чтобы иметь подругу и соучастницу всей жизни, в которой «как шерсть, остриженная прядями, плотно соединена между собой, так и муж да составит с женой единое целое». Шерсть фигурировала в брачном одеянии невесты как белый пояс, стянутый «геракловым» узлом, который – знак ее девства – развяжет жених. Вообще, хороша собой была невеста! На ней была белая прямая бесшовная туника, желтые сандалии и огненно-алого цвета палла, на голове – венок из вербены и майорана, собранных самой невестой, и алого же цвета покрывало, которое несколько прикрывало лицо. На четвертом пальце левой руки уже было надето простое железное кольцо без камней – ведь сговор был позади. «Spondesne?» – спросил при сговоре отца невесты жених. «Spondeo» – ответил отец. Т.е. – обещаешь? – обещаю.
В разные времена заключались и по-разному соотносились три формы брака: 1) торжественный, совершаемый жрецом Юпитера при чтении молитв и жертвоприношении («Ничего не было священнее уз брака, заключенного таким образом», – писал Плиний); 2) «купля» – фиктивная продажа отцом дочери будущему мужу (она сопровождалась таким диалогом: «Мужчина спрашивал, хочет ли женщина стать матерью семейства; она отвечала, что хочет. Так же и женщина спрашивала, хочет ли мужчина стать отцом семейства; он отвечал, что хочет. Таким образом женщина переходила под власть мужа» и 3) редкая форма брака usus, т.е. как бы «как повелось» – женщина, прожившая в доме своего фактического мужа один год, признавалась его законной женой. В этих формах брака женщина находилась под фактической и юридической властью мужа. Была и четвертая форма, «вне власти мужа», которая, потеснив остальные, со временем стала преобладать, сделав обе стороны свободными от обязательств, как это переживаем мы и сейчас. А до того римляне смотрели на брак как на полное «слияние двух жизней», когда у супругов все общее, ведь на брачной церемонии в присутствии многочисленных гостей невеста произносила знаменитую формулу: «Где ты будешь, Гай, там и я – Гайя», – и присутствовавшие откликались на эти слова: «Будьте счастливы!», а почтенная матрона, не бывшая во втором(!) браке, соединяла правые руки жениха и невесты. Потом был пир и проводы в дом жениха.
И, конечно, потом супруги были счастливы, ведь было определенно известно, какова идеальная жена – она любит дом и не ищет причин часто его покидать, она печется о своем хозяйстве, а это трудная и творческая задача, она воспитывает детей и эмоционально разделяет труды и дни своего мужа. Оставшись вдовой, она может снискать похвалу «univira» – жена одного мужа, если сохранит верность умершему. Уважение к весталкам и «одномужним» вдовам говорит о том, как высоко ценились в обществе целомудрие и верность. Удивительны и прекрасны примеры верности до самоотвержения, проявленные римлянками к своим мужьям при том, что замуж они выходили не по «вечному зову» (такому привычному современному аргументу и в пользу брака, и в пользу развода), а по спекуляции родителей ввиду политических и имущественных соображений, часто не зная жениха или получив в мужья человека гораздо старше себя по возрасту. «…хворал Цецина Пет, ее [Аррии] муж, хворал и сын, оба, по-видимому, смертельно. Сын умер; он отличался исключительной красотой и такой же душевной прелестью; родителям он был дорог не только потому, что был их сыном, но в такой же степени и за свои качества. Мать так подготовила его похороны, так устроила проводы умершего, что муж ничего не знал; больше того, каждый раз, входя в спальню, она делала вид, что сын их жив и даже поправляется; очень часто на вопрос, что поделывает мальчик, она отвечала: “Он хорошо спал, с удовольствием поел”. Когда долго сдерживаемые слезы одолевали ее и прорывались, она выходила и наедине отдавалась печали; наплакавшись вволю, она возвращалась с сухими глазами и спокойным лицом, словно оставив свое сиротство за дверями». Такая выдержка помогла Аррии спасти мужа от болезни, но потом его арестовали за участие в восстании и посадили на корабль, чтобы везти в Рим. Аррия упрашивала солдат взять и ее хоть рабой, но ей было отказано. Тогда она наняла рыбачью лодку и двинулась вслед за мужем. «Пет был приговорен к смерти, Аррия решила умереть вместе с ним. Ее зять, Тарсея, умолял ее отказаться от этого намерения, говоря: “Ты, значит, хочешь, если мне придется погибнуть, чтобы твоя дочь умерла со мной?” – “Если она проживет с тобой так долго и в таком согласии, как я с Петом, то хочу”, – был ответ. Когда пришел роковой час, она пронзила себе грудь, вытащила кинжал и протянула мужу, произнеся бессмертные, почти божественные слова: “Пет, не больно”» (Плиний Младший, Письма.VI. 24).
У мужчины и отца семейства были многочисленные и разнообразные права и, соответственно, тяжелейшие ответственности. Мужчина строил жизнь в государстве, и в качестве pater familias он занимался тем же. Ведь он являлся религиозной главой семьи, хозяином семейной собственности и судьей членов своей фамилии. Он отвечал за непрерывность рода, и, следовательно, он имел право признать своим или отвергнуть новорожденного ребенка; право прогнать жену в случае бесплодия или прелюбодеяния, так как потомство должно быть чистым; право выдавать замуж дочь и женить сына; право исключать сына из семейного культа и вводить в культ чужого; назначать перед смертью опекуна жене и детям. В Риме никто кроме отца не мог являться свидетелем в суде, зато он же нес ответственность за преступления своих домочадцев. Этот авторитет не был произволом, так как он находил себе ограничения в тех же верованиях, на которых основывал свои права: «отец имел право изгнать сына из семьи, но он в то же время знал, что если поступить таким образом, род может прекратиться, и маны [души] его предков подвергнутся вечному забвению. Он имел право усыновить чужого, но религия запрещала это делать, если у него был родной сын…Он мог прогнать свою жену, но при этом ему приходилось решаться порвать религиозную связь, которую брак устанавливал между ним и его женой. Таким образом, религия налагала на отца столько же обязанностей, сколько давала ему прав» (Фюстель де Коланж. «Античный город»).
Древний Израиль
Осталось обратиться к «семейной истории» одного не самого многочисленного и культурно немногозначительного народа, исторические анналы которого, тем не менее, по времени покрывают и египтян, и греков, и римлян, начинаясь с семьи первых людей – Адама и Евы. О том, что с ними случилось и как продолжилась эта история, все хорошо знают: какова была роль отца и его власть в семье и обществе. Вот умирает Маттафия и велит: «Вот – Симон, брат ваш: знаю, что он муж совета, слушайтесь его во все дни; он будет вам вместо отца. А Иуда Маккавей, крепкий силою от юности своей, да будет у вас начальником войска, и будет вести войну с народами» (I Мак 2.65–66), и никому в голову не пришло перечить. Жена была помощница и знала, что дети, преимущественно сыновья, рожденные ею, – главное богатство мужа: «И сказала Лия: Бог дал мне прекрасный дар; теперь будет у меня жить муж мой, ибо я родила ему шесть сынов» (Быт. 30.20). Но не прямолинейность отношений, а милость сердца мог, как сейчас, так и тогда, привносить в жизнь человек: «В тот день, когда Елкана приносил жертву, давал Феннане, жене своей, и всем сыновьям ее и дочерям ее части; Анне же давал часть особую [так как у нее не было детей], ибо любил Анну [более, нежели Феннану], хотя Господь заключил чрево ее» (I Цар. 1.4–6).
В общем, очень все сходно у всех наших религиозных и культурных праотцев, за исключением деталей и силы поэтического выражения. Но значительность прозрения единобожия ветхозаветных евреев выше всего красивого, благородного, даже великолепного, бывшего от Бога же у язычников: «Да не хвалится мудрый мудростию своею, и да не хвалится богатый богатством своим, но желающий хвалиться да хвалится тем, что разумеет и знает Господа» (молитва Анны – I Цар. 2.10). Хотя и египтянам что-то подобное приходило на ум, и имперские язычники не всегда оставались последовательны в своем язычестве, но у них не было, как у евреев, мессианских ожиданий. Хотя и те, народ избранный, не раз колобродили подле чуждых тельцов, и не все того мессию ждали, Который пришел к ним и ко всем нам на горе и на радость, закончив любое избранничество, кроме Своего избранничества Сынами Царства. И только неописуемое Приснодевство Пречистой и Преблагословенной Богородицы Марии смогло покрыть тот ужасный стыд, который отверзся Адаму и Еве, когда они поняли, что наги.
Не так важно, что вот Александр Север или св. Константин запретили… узаконили… освободили несчастную жену, а важно, что соблюдение язычниками неписаных норм справедливости приобрело новое качество – оно стало стремлением мужчин, женщин, детей к самому живому Богу и, значит, к большей чистоте и последней правде, ведь им было сказано: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф 5:48).
