Архимандрит Роман (Жеребцов) принял монашеский постриг в 1957 году в Новосибирской епархии. В 1958 году рукоположен в диакона, в 1959 году – в священника. До 1989 года служил на разных приходах Новосибирской епархии. В 1989 году зачислен в братию Свято-Успенского Псково-Печорского монастыря. В 1992–1995 годах – наместник Псково-Печорского монастыря, в настоящее время – насельник этой обители.
– Расскажите о ваших родителях, в каких традициях они выросли?
Мама осталась без матери в полтора годика, воспитывалась отцом и мачехой, которая, как казалось моей маме, своих детей больше любила. Может быть поэтому мама с детства освоила рукоделия, пошивы, хозяйственную работу. Когда пришло время, отец говорит мачехе: «Надо дочку выдавать замуж». И вот однажды, когда работала мама на поле, прибегают подруги, смеются, говорят: собирайся, женихи приехали свататься!» Пришла домой, самих женихов нет, от них только цветы (а сватались сразу пять женихов), зато сваты приехали на разукрашенных лошадях, музыка, гармошка играет… Мачеха говорит маме: «Иди умывайся, переодевайся, сваты тебя будут смотреть». Мама отвечает: «Я ни за кого замуж не пойду!» – «Ах, не пойдешь, тогда сама готовь следующий раз приданое, я тебя выдавать не буду!» А что значит выдавать? Готовились подарки свекрам-свекровкам, деверьям-золовкам – большие сундуки, окованные железом! Мама тогда и согласилась: «За кого хотите, за того и выдавайте». Родители по своему усмотрению выбрали жениха, так и сосватались. Свадьбу назначили примерно через два-три месяца. Почему так долго? Нужно было готовить приданое, на невесту пошить бабью одежду – девичье замужние женщины уже ничего не надевали, надевали только бабье. Перед свадьбой с подругами прощались, косу последний раз заплетали – все с песнями, какие полагаются. Девушку можно было узнать по заплетению косы: она одну косу носила, а замужняя две косы, причем заплетала их сверху на голове. Если же замужняя овдовеет, то две косы плелись вниз.
Выдали маму замуж, на восемнадцатом году уже родилась первая дочка. В то время крестьянам давали землю только на сыновей, у мамы же вскоре родились еще две дочери и только тогда один сынок – жили, конечно, бедно. И вот папа со своими друзьями отправился за Барнаул искать, где жить лучше будет. Нашли: земли сколько хочешь, чернозем, ягод полно, дичи, рыбы много… Обрадовались, вернулись домой, все распродали и поехали на это место. Но взяли с собой не золото, а бумажные деньги, чтоб легче было везти. А пока ехали, керенские деньги сменились. Стали как погорельцы. Надо жить чем-то – день работали на людей, а ночь на себя, домик состроили из дерна, покрыли крышу ветками, землей засыпали, дождик начнется – мы все под печку залезем (она построена была на чурбаках, русская печка), а мама где-нибудь станет в уголке; дождик пройдет на улице, а в избе капает еще – крыша земляная. Вскоре родилось еще шестеро детей – пять сыновей и дочка (молоденькая умерла), всего детей нас было десять человек.
– Как в вашей семье отмечались праздники, соблюдались ли посты?
– Мама была глубоко верующей, поэтому постом никому не даст есть неположенное. Особо помнится праздник Рождества: мы ждем, смотрим, когда звездочка взойдет, а как появится, сразу бежим: «Мама, звездочка взошла!» – «Ну, идите кушать!»
На Рождество мама уже знала, кто придет к ней славить из соседей – и вот она в благодарность кому штанишки, кому рубашонку, кому состряпает, ведь утром рано-рано идут на Рождество Христа славить, со звездой, песнями.
А пасхальные дни: церковь за тридцать километров, весной начинает река идти, лед ломается, на лодке уйдут освящать пасху, а мы все ждем, не разговляемся. Бывало, даже на третий день возвращались, и мы ждали. Кулич освящали украшенный, творог в большой чашке и три яйца. В первый день съедаем третью часть кулича, третью часть творога и одно яйцо мама разрезает – по маленькой частичке каждому, как просфору. Так разговеемся, а потом едим все, что наготовлено, настряпано, наварено. Вот и яиц ведро накрашено, мы играем с ними… На второй день опять всей семьей собираемся, еще треть съедаем, и на третий так же. Когда кушать садимся, если старшего нет, все его ждут, если младшего нет, и его ждут. За едой никто не разговаривает, никто руку на стол не кладет.
На Крещение рано утром идем на реку, берем воду, мама всем дает попить, окропляет дом и двор.
– А как крестили детей?
– Меня крестили сразу, как только родился, в этот же день. У меня и день рождения, и день крещения, и день ангела – в один день всё.
– Как в вашей семье молились?
– Это у нас было семейно. Утренние молитвы не всегда читали, зато вечерние обязательно. Читали когда кто, поочередно, и перед обедом, и после обеда благодарственные молитвы. На праздник тропарь пели всей семьей – у нас все были песенники.
– Как сложилась жизнь ваших братьев и сестер?
– Жизнь сложилась по-разному. Сестра старшая 88 лет прожила, занималась хозяйством, детьми, вторая сестра работала трактористом, помню, с чистого четверга и пока не разговеемся на Пасху, она не кушала. Третья работала шофером, если причащаться, целую неделю не ест, не пьет, но делает так, чтобы никто не знал о посте ее. Четыре брата и отец воевали. Все партийные, все награжденные…
А с одним братом вот какая история была. Его контузило от бомбы, ребята знакомые нашли его, говорят: «Надо Алексея-то похоронить…» Спустили потихонечку, стали забрасывать землей, а он моргнул глазом, один заметил, говорит: «Алексей живой!» Сразу в госпиталь, отходили. Вернулся, видимо, по молитвам мамы. Она говорит ему: «Леша, ты бы в храм сходил…» – «Ну, мама, я тебя не обижаю и ты меня не обижай!» Мама мудрая была, промолчала, но непрестанно подавала просфоры и молилась с сестрой Наташей. Однажды он заболел смертельно, привезли его в областную больницу, и сестра говорит: «Леша, если бы ты выздоровел, венчался бы с Феней?» – Феклой, женой. Он: «Если бы только выздоровел…» Вылечился.
Конечно, пусть помогали и врачи, и лекарства, но вот у патриарха и президента врачи самые лучшие, а придет их час – и затачивай в деревянные костюмы – уже время подошло. Брат выздоровел, поехал венчаться, на следующий год приехал причаститься – поисповедоваться на Алексия Божьего человека, но священник попался плохой, так его исповедал, что тот стал хуже, чем раньше. Мама говорит: «Леша, что с тобой?» Он: «Мама, если будешь мне поминать про церковь, ты мне не мать». Мама опять замолкла, опять затаилась, но подавала в церковь, молилась и его ничем не обижала.
Вскоре он заболел снова, и его привезли в эту же областную больницу. Но мама уже боялась сказать ему о том, чтобы поисповедоваться-причаститься, – думала, ускорит его смерть. Но как-то раз он сам ей говорит: «Мама, возьми меня домой, я хочу собороваться». Мама обрадовалась, пошла к врачам, ей говорят: «Что вы? Его нельзя трогать! Вы его до дома не довезете!» А она думает: «Господи, да будет воля Твоя! Всё перед тобой!» Дали «скорую помощь» и привезли домой. Священник хороший пришел, пособоровал, поисповедовал, причастил. После этого он три дня прожил только и скончался.
– Какие главные принципы утверждались в вашей семье?
– Мама всегда была против, чтобы мы чужое взяли. Еще всегда говорила: «Сынок, если ты не дашь, то и тебе не дадут!» В бедности, но в честности жили. Старались друг другу помогать. Если в долг брату или сестре давали, обратно даже и не спрашивали. Какую бы сумму ни давали, даже если дом помогали купить одному из нас, обратно денег не спрашивали никогда.
