Зрители отлично знакомы с творчеством Николая Эрдмана. Вот только, пересматривая «Морозко» Александра Роу или «Город мастеров» Владимира Бычкова, «Снежную королеву» Льва Атаманова или «Лягушку-путешественницу» Вячеслава Котёночкина, мало кто задумывается о том, кем написаны все эти остроумные диалоги и забавные репризы. В таком фильме, как «Веселые ребята» Григория Александрова, Эрдман вообще не упоминался среди сценаристов. Помимо фильмов и мультфильмов, он десятилетиями писал тексты музыкальных обозрений и театральных интермедий, сочинял либретто для классических оперетт, конферанс для самых известных ведущих Москвы, сценарии для цирковых представлений и репризы для шпрех-шталмейстеров. И это не говоря про его пьесы, ставшие классикой русской драматургии, – «Мандат» и «Самоубийцу». Остроты Эрдмана пошли в народ, а их автор остался в тени. Что же случилось с блистательным драматургом, вынужденным обратиться в писателя-невидимку?
Убежать от Чехова
Николай Робертович Эрдман, немец по происхождению, родился в 1900 году в Москве. К 1920 году он успел повоевать в Красной Армии, написать кучу стихов, заболеть поэзией Маяковского и перезнакомиться с поэтами, называвшими себя имажинистами. Имажинисты Сергей Есенин, Вадим Шершеневич, Анатолий Мариенгоф и Николай Эрдман штурмом брали Москву 1920-х. Друзья по ночам перевешивали таблички с названиями московских улиц, переименовывая их в честь себя, устраивали провокационные концерты-перформансы, на годовщину Октябрьской революции украсили Тверскую своими портретами, обрамленными алым кумачом. В это время Эрдман сочинил песенку, которая сразу пошла в народ: «Шумит ночной Марсель». Потом ее пели Рина Зеленая, Вадим Козин, Аркадий Северный и еще поколения молодых людей, искренне считавших слова жестокого танго «народными». Дальше были выступления в ночном кабаре «Нерыдай». Там Эрдман читал свои сатирические стихи и рассказы. Еще сочинял скетчи, куплеты и шуточные зарисовки для бесчисленных московских кабаре и эстрадных театриков.
Настоящая слава пришла к нему в 1924 году, когда молодой автор рискнул написать полноценную сатирическую комедию – «Мандат». Ее герой, забавный безобидный обыватель, обзаводится справкой из домкома и, пугая окружающих этим «мандатом», становится настоящим диктатором. Ну, пока его не разоблачают, разумеется.
С первой же авторской читки по Москве пошел слух о необычайной комедии. Очень скоро «Мандат» попал в самый передовой театр страны – мейерхольдовский ГОСТИМ. Мейерхольды – Всеволод Эмильевич и его супруга Зинаида Райх – принялись опекать молодого драматурга, и успех не замедлил прийти. Постановка «Мандата» стала одним из легендарных спектаклей Мейерхольда в ГОСТИМе, а роль Гулячкина – одной из лучших в театральной карьере Эраста Гарина. Зрители сходили с ума от восторга. «В публике уже не хохот стоял, – вспоминала актриса ГОСТИМа премьеру – а, знаете, стон волнами катался из стороны в сторону, зрители изнемогали...» Сам Станиславский пришел посмотреть на произведение молодого драматурга и пришел в полный восторг.
Успех этот был вполне объясним. Эрдман открыл новую страницу в русском театре. Дело в том, что к моменту появления «Мандата» драматургия изнемогала под гнетом Чехова. Его гениальные пьесы надолго стали эталоном театрального искусства. Как ни пытались драматурги освободиться от этого засилья, ничего не получалось.
Эрдман обратился к традициям дочеховской драмы – к Гоголю и Сухово-Кобылину. Он позволил себе жесткий натурализм – в первых сценах «Само-убийцы» действие крутится вокруг сортира в коммуналке. При этом его сюжеты, оттолкнувшись от быта, забираются в область гротескного абсурда. Обезумевшие обыватели становятся фантасмагорическими персонажами, словно сошедшими со страниц Гоголя или Гофмана. Их монологи поднимаются до символических обобщений. И все это далеко от чеховской традиции с ее паузами, недоговоренностями, меланхолией и печалью.
После «Мандата» за молодым драматургом охотились все ведущие театры страны. Когда в 1928 году он написал «Само-убийцу», из-за нее поссорились два живых классика – Мейерхольд и Станиславский. Впрочем, споры о том, кому ставить Эрдмана, скоро утихли. Всеволод Вишневский, уже успевший затравить Михаила Булгакова, обратил свое внимание на нового конкурента. Написал несколько доносов, развязал кампанию против Эрдмана. В результате «Самоубийцу» запретили, а «Мандат» сняли с репертуара.
Анонимный гений
Эрдман переживал травлю очень тяжело, однако в это время Григорий Александров пригласил его в Гагры писать вместе с ним и Владимиром Массом сценарий «Веселых ребят». Сценарий доделывался прямо во время съемок. На второстепенную роль пригласили отца Эрдмана, Роберта Карловича. Съемки проходили в бесшабашной, веселой атмосфере. Николай Робертович начал было оживать, и тут его арестовали и сослали в Сибирь.
Формальным поводом послужила его басня с абсолютно невинными на сегодняшний взгляд строчками: «В миллионах разных спален // Спят все люди на земле. Лишь один товарищ Сталин // Никогда не спит в Кремле». Говорили, что Качалов, слегка перебрав, прочитал ее в присутствии Сталина на приеме, и вождю не понравилось. Скорее же, Эрдман попал, что называется, «по совокупности». Его острые комедии, в которых он, в сущности, издевался над обывателями, пытавшимися подзаработать на революции, были заклеймены антисоветчиной. Его театральная карьера завершилась, казалось, навсегда. В сибирском Енисейске Эрдман пытался писать новую пьесу. От нее осталось название – «Гипнотизер», несколько страниц текста и провокационная завязка: в провинциальный городок приезжает гипнотизер, и все местные жители «саморазоблачаются» под его гипнозом. Больше ничего.
Вернувшись из ссылки, Эрдман оказался «невъездным». Ему было запрещено проживать в крупнейших городах Советского Союза, а ведь все его заказчики – театры и киностудии – находились именно там. Приходилось снимать комнаты в Торжке или Вышнем Волочке и наведываться в Москву тайком, надеясь, что друзья приютят и прикроют.
И друзья выручали. Григорий Александров, только узнав о возвращении Эрдмана, позвал его писать сценарий к «Волге-Волге». Так опальный драматург оказался автором самого любимого фильма Сталина, хотя в титрах по понятным причинам не значился.
Яркий, оригинальный писатель, Эрдман был идеальным командным игроком. Большинство его сценариев написано в соавторстве. Начинал он с Владимиром Массом, впоследствии работал со своим другом Михаилом Вольпиным. Работа над сценариями фильмов и мультфильмов позволила Эрдману сохранить лучшие свойства своего театрального стиля – краткость, парадоксальное остроумие, лихо закрученный сюжет. Еще она позволила ему найти своих положительных героев. Его кинозлодеи – прямые наследники озверевших обывателей из «Мандата» и «Самоубийцы». Вспомните хотя бы, как Мачеха пытается выдать замуж свою дочь в фильме «Морозко». Этот уморительный эпизод близко напоминает, как мамаша Гулячкина в «Мандате» готовит к свадьбе свою дочку.
Положительных героев Эрдман придумывал для себя впервые, и их симпатичные образы до сих пор вдохновляют поколения зрителей. Он стал автором целой галереи сильных, веселых и неустрашимых женщин – Стрелки из «Волги-Волги», Анюты из «Веселых ребят», Зои Стрельниковой из «Актрисы».
Во время войны Эрдман мечтал попасть на фронт. Но с его немецкой фамилией приходилось скорее ждать очередного ареста. Наступил декабрь 1941-го. Эрдман вместе с эвакуированными друзьями из МХАТа празднует Новый год в Саратове. В разгар веселья входит человек в военной форме и рявкает: «Эрдман, Вольпин здесь?!» Друзья поднимаются, бледнея. Воцаряется классическая мхатовская пауза. Но это был не арест. Эрдмана и Вольпина пригласили сотрудничать в качестве сценаристов в ансамбль песни и пляски НКВД. Там работали самые выдающиеся деятели советской культуры: Исаак Дунаевский дирижировал, Касьян Голейзовский ставил танцы, Михаил Тарханов режиссировал, Петр Вильямс писал декорации. Среди исполнителей отличался молодой актер Юрий Любимов. Именно тогда началась его дружба с Эрдманом.
Свой в любой компании
Только к началу 1950-х жизнь драматурга немного наладилась. В 1951-м Эрдман получил Сталинскую премию второй степени за сценарий фильма «Смелые люди», ставший чемпионом проката. Шпионский фильм «Застава в горах» также сделал отличные сборы. Критики бранили эти картины режиссера Юдина именно за то, чем они нравились публике, – за острую зрелищность и авантюрный сюжет. В начале 1950-х Эрдману разрешили жить в Москве, и он прописался в хорошей квартире на улице Горького у своей жены, балерины Натальи Чидсон. В писательском поселке Красная Пахра у него появилась своя дача.
В столичной жизни Эрдман играл роль, сходную с ролью Зощенко в Ленинграде. Он был денди, ловелас, патентованный остроумец, завсегдатай скачек и модных ресторанов. При этом он ни секунды не изображал из себя непризнанного гения и легко вписывался в любую компанию. В юности он был своим среди московских хулиганов и азартно дрался «стенка на стенку». Потом так же непринужденно вписался в артистическую богему. В сибирской ссылке дружил с местными жителями и исправно сочинял пьесы и сценарии по заказу местной парторганизации. Во время войны трудился в ансамбле НКВД и получал благодарности, подписанные лично Берией. Наступила «оттепель», когда он участвовал в реабилитации Мейерхольда и делал все, чтобы воскресить незабываемые двадцатые годы. Всегда и со всеми он был безукоризненно вежлив и элегантен. «Он всегда хотел быть как все», – вспоминал о нем друг и соавтор Михаил Вольпин.
Эта ненаигранная скромность в сочетании с уникальным талантом просто очаровывала людей. При первом знакомстве Николай Эрдман произвел такое впечатление на молодого актера Эраста Гарина, сыгравшего в «Мандате» главную роль, что тот начал подражать ему буквально во всем – одевался как Эрдман, ходил как Эрдман, острил как Эрдман. Даже стал заикаться, чтобы сходство с любимым автором стало совсем уже полным. Их часто путали, до того Гарин вжился в роль.
Всю жизнь они называли друг друга на «вы» и по имени-отчеству, но не было у Эрдмана вернее и лучше друзей, чем Гарин и его жена Хеся Локшина. Вместе они восстанавливали «Мандат» в 1956 году, тщательно реконструируя легендарную постановку Мейерхольда. Вместе работали над фильмом «Каин XVIII». Вместе создавали замечательные мультфильмы, ставшие поистине классикой жанра: Эрдман писал сценарии, Гарин работал в озвучке.
Сам Эрдман скептически относился к своим работам в жанре мультипликации. Однако сегодня мы видим, что его сценарии – настоящие маленькие шедевры, легко прошедшие испытание временем. В советское время к этому жанру подходили с предельной ответственностью: мельчайшие роли озвучивали народные артисты уровня Бабановой и Яншина. Режиссерами-постановщиками были такие всемирно признанные классики, как Лев Атаманов. Художниками выступали такие мастера, как Котеночкин и Назаров, вскоре ставшие замечательными режиссерами. Этот уровень требовал от сценаристов предельного перфекционизма. На худсоветах Эрдман и Вольпин бились за свои сценарии до последнего. Из лучших работ Эрдмана в мультипликации можно назвать «Братьев Лю», «Снежную королеву», «Дюймовочку», «Лягушку-путешественницу», «Золотую антилопу».
Эрдман не любил ходить в театр. Сказывалась травма драматурга, сломленного в самом начале пути. Исключение он делал только для Театра на Таганке. Старый друг Юрий Любимов уговорил его войти в худсовет театра. Для Таганки Эрдман написал сценарий спектакля «Герой нашего времени» и совершенно гениальные интермедии к спектаклю «Пугачев». Таганка возрождала приемы мейерхольдовского театра, а Эрдман словно передавал эстафету от революционных двадцатых к оттепельным шестидесятым.
Оттепель воздала Эрдману сполна. До своей смерти в 1970 году он сумел увидеть и восстановленный «Мандат», и узнать о премьере «Самоубийцы» в шведском Гетеборге (в СССР пьеса по-прежнему была под негласным запретом). Новые поколения авторов смотрели на него с восторгом. Написанные им строчки, как и сорок лет назад, шли в народ и становились фольклором.
