Что мы знаем о диссидентах советского времени? Каковы истоки их деятельности? Какова их роль? Были ли они героями нашего времени, а может, и больше того — совестью нации? Или, наоборот, пятой колонной? Попробуем разобраться в недавней истории и в сегодняшних отголосках диссидентского движения.
Эх, хорошо в стране советской жить
Дело было при Хрущеве. Великая страна, находясь в хорошей динамике развития, не стала останавливаться на станции «Социализм», а сразу устремилась к следующей — «Коммунизм». С ясельного возраста детям внушали, что мы самые счастливые, потому что родились в СССР. Проезд в трамвае — 3 копейки, мороженое — 7, хлеб в столовых — бесплатно. Продукты были настоящие, а люди — добрые. Такова идиллическая картинка, с которой связана всеобщая ностальгия старшего поколения по Советскому Союзу.
Вместе с тем в повседневной жизни видна была и обратная сторона медали: за закрытыми дверьми оставалось бытовое насилие и ссоры в семьях с пошатнувшимся патриархальным укладом, отчаяние безбожной жизни, рукоприкладство воспитателей и учителей в садах и школах. Система образования была сплошь политизирована, в октябрята принимали всех без исключения, а в пионеры и комсомольцы — уже выборочно, чем еще в юности могли поставить на человеке штамп неблагонадежности. Пионерская и комсомольская атрибутика наполнялась культовым содержанием, и при кажущейся радости советской действительности все общественные отношения были пропитаны холодной казенщиной.
А что же народ? В большинстве своем он был приверженцем существующего строя. Пожалуй, народ и партия были едины в понимании слов Ленина: «Советская власть в миллион раз демократичнее буржуазной». В головах руководства и общества прочно засели ленинские тезисы «Государство сильно сознательностью масс» и «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Отсюда и отношение к противникам существующего строя — либо как к врагам, либо как к слабоумным. Во все времена политическое инакомыслие раздражало власть больше, чем уголовщина. Так, с 1926 по 1960 год по статье 58 Уголовного кодекса РСФСР «Контрреволюционная агитация» действовало наказание до 25 лет лагерей. Так что аполитичность народа вполне логично оправдывалась формулой «за что боролись, на то и напоролись», и послушное общество дружно маршировало в светлое будущее…
Подгнило что‑то в Датском королевстве
И вдруг в 50‑е годы появляются какие‑то странные люди, идущие против течения. Люди из интеллигенции — именно она в силу своей активности, мобильности, амбициозности явилась той средой, в которой всегда существовало инакомыслие. Почил «вождь всех народов» Сталин, а вместе с ним и «головокружение от успехов». Воспрянуло русское зарубежье, проснулся «Новый мир» наших литераторов (Померанцев, Твардовский), закапала «Оттепель» Эренбурга, опубликовали стихи Пастернака, начался процесс реабилитации и освобождения жертв сталинских репрессий. XX съезд КПСС 1956 года раскрыл глаза и рот многим будущим диссидентам. Так, молодой ученый Юрий Орлов открыто назвал власть «кучкой прохвостов». Хрущевская «оттепель» с развенчанием культа, как глоток свежего воздуха, пьянила мнимой свободой всех, кто не смог найти себя в существующей системе. Диссидентство как общественное явление начиналось в курилках, кружках, неформальных клубах по интересам, на творческих вечерах и представляло собой «броуновское движение», выражаясь словами советской правозащитницы Ларисы Богораз. То, что не пропускала официальная цензура, находило выход в самиздате — книги и статьи опальных писателей переписывали и перепечатывали на дому, передавая из рук в руки.
В 1957 году русская эмиграция через издательство «Посев» и журналы «Посев» и «Грани» (Франкфурт-на-Майне) обратилось с предложением о сотрудничестве и публикации самиздата из России, что положило начало новому явлению в диссидентском движении — тамиздату, т. е. литературе, которая печаталась за рубежом и потом доставлялась в Россию. Самиздат и тамиздат широко распространялись в неформальных объединениях молодежи (стиляги, любители джаза). За рубежом и в России активизируется Народно-трудовой союз (НТС), известный своей антисоветской деятельностью. Травля Пастернака усиливает протестные настроения в литературной общественности. Русская эмиграция проводит Гаагский конгресс за права и свободу в России, на основании итоговых положений которого в течение восьми лет в России сформируется правозащитное движение.
«За вашу и нашу свободу»
Особую роль в развитии диссидентского движения сыграло дело Даниэля и Синявского — двух писателей, осужденных за антисоветские произведения, печатаемые за границей. Именно общественный протест против суда над этими писателями вылился, в конечном счете, в правозащитное движение, лидером которого стал академик Сахаров. Правозащитное движение объединило многие изначально разрозненные диссидентские группы общими принципами борьбы за свободу слова, совести, эмиграции, за освобождение политзаключенных. Спустя три года оно выступит против ввода советских танков в Чехословакию с лозунгами «За вашу и нашу свободу», что повлечет за собой новые аресты правозащитников — Константина Бабицкого, Ларисы Богораз, Натальи Горбаневской, Владимира Дремлюги, Павла Литвинова, Виктора Файнберга.
С конца 60‑х наряду с академиком Сахаровым активным лидером правозащитного движения становится Александр Солженицын. В 1973 году за рубежом выходит его роман «Архипелаг ГУЛаг». Солженицын стал одним из немногих, кто пошел на прямую конфронтацию с властью и писал открытые критические письма руководству страны. И если многие диссиденты, выступая против лжи и насилия режима, продолжали верить в идеи ленинизма или, подобно Сахарову, допускали возможность конвергенции коммунистической и капиталистической систем, Солженицын увидел и саму утопичность обеих идеологий. Создатель водородной бомбы Андрей Сахаров в конце концов оказался в ссылке как невыездной, а Солженицын лишился гражданства и был выслан за рубеж.
Диссидентское движение в целом сложно назвать движением политическим. Большинство его представителей, как, например, правозащитник и публицист Елена Боннэр, обращали внимание на нравственно-этические проблемы, на стремление к освобождению от официальной лжи. Эти разрозненные и разнонаправленные группы людей (либеральные, религиозные, националистические направления) объединяли общие принципы — ненасилия, гласности, требования прав и свобод, соблюдения закона, отмены цензуры, свободы издательства, митингов. Подливали масла в огонь диссидентского движения свободолюбивые поэты-песенники (Галич, Окуджава, Высоцкий), кинематографисты (Гайдай, Рязанов). После прошедшего в Хельсинки Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (30 июля — 1 августа 1975 г.), принявшего Заключительный акт, где содержались в том числе и европейские положения о правах человека и гражданина, в России была создана своя Хельсинкская группа в защиту принятых соглашений.
Реакция на реакцию
По здравом рассуждении властям надо было прислушаться к двухтысячелетней мудрости фарисея Гамалиила: «…отстаньте от людей сих и оставьте их: ибо если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его» (Деян. 5:34 — 39). Но события стали развертываться по иному сценарию. Поначалу с появлением «несогласных» официальная власть, привыкшая поддерживать свой авторитет на страхе и насилии по отношению к отдельным «врагам народа», растерялась от открытого публичного волеизъявления недовольных групп, потом задумалась, а одумавшись, прогневалась. Вместо того чтобы понять давно назревшие проблемы и попытаться их разрешить, найти некий общественный консенсус или хотя бы умолчать и свести движение на нет, советская власть начала оголтелую антирекламу диссидентства в средствах массовой информации. Именно из советских СМИ граждане узнавали о диссидентстве больше, чем от самиздата,
тамиздата и голосов из‑за рубежа. Для пущей профилактики в школьный курс по литературе даже срочно включили критику Солженицына и других диссидентских литераторов. Власть обеспокоилась не на шутку — горстка несогласных будоражила все общество. Диссидентов стали именовать антисоветчиками, отщепенцами, агентами западных спецслужб и подвергать гонениям, увольнениям, арестам, ссылкам на 7—10 лет, лишениям гражданства и выдворениям из страны на основании статьи 58 УК («Контрреволюционная деятельность»), а после 1960 г. — статьи 70 («Антисоветская агитация»). Использовали и другие средства, например, принудительное лечение в психбольницах (генерал Петр Григоренко, журналист Наталья Горбаневская).
За тридцать лет (с 1956 по 1987 год) в СССР по статьям 58, 70 и 190‑1 («Преступления против порядка управления») Уголовного кодекса были осуждены 8145 человек. Это и мало и много одновременно. Примерно двадцать процессов в месяц и один диссидент на 30 тысяч населения — вроде немного, а если отбросить националистов, сионистов, некоторых либерал-западников, которые действительно были агентами влияния и кормились от западных спецслужб, — и вовсе мало. Но в глазах власть имущих и эта малость казалась серьезной угрозой режиму.
Истоки советского инакомыслия
Основными идеологическими направлениями диссидентского движения, согласно классификации известного диссидента Людмилы Алексеевой (Хельсинкская группа), были «истинные коммунисты», либерал-западники и «русские националисты».
Так называемые «истинные коммунисты» взяли на вооружение изречение Маркса «Подвергай все сомнению», а в итоге подвергли сомнению и само учение основоположника. Почему они пошли против течения? Во-первых, они понимали, что большая часть «сделавших революцию» была расстреляна или репрессирована, оставшиеся — морально раздавлены авторитетом вождя. Они с прискорбием осознавали, что в большинстве своем марксизм партийцами понимался чисто формально — на уровне лозунгов. При Брежневе ходил характерный анекдот: оживили Ленина, он попросил подшивку газеты «Правда» за время своего отсутствия и заперся в кабинете. Через некоторое время вскрыли кабинет — Ленина нет, на столе записка: «Феликс Эдмундович, жду Вас в Швейцарии. Начнем все сначала».
Наиболее распространенная среди диссидентов идеология либерал-западничества присутствовала в той или иной мере во все времена. Ведь сам термин «диссидент» (от латинского «несогласный») пришел к нам с Запада. Впрочем, в эпоху Александра Невского или Ивана Грозного его бы просто не пустили — как зеницу ока берегли Русь Святую от учений латинян. Но процессы глобализации, военные конфликты, петровские реформы способствовали укоренению западничества в среде элиты. Сложилась некая градация сознания даже на бытовом уровне: Запад — учитель, прогресс, культура; Восток — варварство. Отсюда и растут корни национализма малых наций, который сыграл свою роль в разрушении страны путем «бархатных революций».
«Русские националисты» (в классификации Алексеевой) считали невозможным развитие страны без возвращения к духовным корням. Очередная волна гонений на Церковь коснулась и православных диссидентов — тех, которые понимали ложь навязанной стране извне идеологии, видели подмену христианской жизни фарсом новой религии: вместо почитания Триединого Бога — поклонение «новой троице», основоположникам марксизма-ленинизма, вместо крестных ходов — демонстрации, вместо заповедей Божиих — моральный кодекс строителей коммунизма, поклонение новым мощам в мавзолее… Среди этих православных «отщепенцев» — писатели и публицисты Зоя Крахмальникова, Татьяна Горичева, Владимир Максимов, Дмитрий Дудко, Андрей Синявский. Они принимали преследования, лагеря, тюрьмы с христианским смирением, сравнивая себя с первыми христианами, которым было обещано: «будете гонимы за имя Мое». Среди диссидентов были и иудеи (Натан Щаранский, Авраам Шифрин), и католики (Дмитрий Панин). Для Юрия Домбровского, Андрея Синявского, Натана Щаранского и многих других тюрьмы стали «пустыней» для молитвы и размышлений о Боге и Церкви.
А воз и ныне там
Диссидентское движение сошло на нет в середине 80‑х годов, когда уже сама власть взяла на вооружение диссидентские лозунги. На самом деле большинство диссидентов не были злопыхателями и врагами СССР и даже принесли покаяние в «расшатывании лодки». Процессы, начатые как воззвание к совести властей и народа в целом, а затем переросшие в активное недовольство, в конечном счете вышли из‑под контроля «беззубой» интеллигенции, подготовив почву для свержения режима кучкой тех, кто представлял себе развитие России совсем иначе.
Многие ужаснулись новым «демократическим» реформам и открыто сожалели о своей диссидентской деятельности, понимая, что некие силы просто воспользовались ими, а пришедшие к власти хуже ушедших. В свержении режима сыграли немалую роль диссиденты-националисты малых наций (Прибалтика, Украина, Кавказ). Нельзя недооценивать и влияние Запада, который всегда подпитывал националистические и западнические настроения для упрочения своего влияния на Востоке, а в случае войны использовал недовольных как «пятую колонну». Современная война отдает предпочтение именно таким методам. Как тут не вспомнить о «протоколах сионских мудрецов», «доктрине Даллеса» и современных «оранжевых революциях».
Оглядываясь на несколько десятилетий назад, можно рассматривать советское диссидентство как современное донкихотство и заключить, что «король умер». В результате горбачевских реформ были освобождены политзаключенные, вернулись пребывающие в ссылках, в том числе академик Сахаров и философ Зиновьев. В 90‑х годах вернули гражданство 23 диссидентам, среди них — Юрий Орлов, Александр Солженицын, Владимир Войнович, Лев Копелев. Известному диссиденту Эдуарду Лимонову даже предоставили прямой эфир — творческий вечер в «Останкино». В итоге вышел конфуз: вместо хвалебных од новой власти Лимонов выдал зрителям свое кредо — советский марш: «Белая армия, черный барон. Снова готовят нам царский трон…»
Некоторые диссиденты не только не приняли так называемую демократическую власть (Александр Зиновьев, Эдуард Лимонов, Александр Проханов), но и стали еще большими диссидентами для нее. Митрополит Петербуржский и Ладожский Иоанн писал, что новая власть — это те же коммунисты, только более циничные. Между тем в массмедиа была проведена целая рекламная кампания возвращения на Родину Александра Солженицына, да и само возвращение было обставлено с большой помпезностью — печатали его произведения, в частности знаменитую программную статью «Как нам обустроить Россию»… Но дальше получился пшик: новая власть сама себе обустроила Россию, и никакие солженицыны ей были уже не нужны. И настоящие диссиденты, как и чеховский студент, стали вечными диссидентами. Так что процесс продолжается уже в новой стране — «да здравствует король!»…
Но «вечный диссидент» — это значит вечно несогласный, независимо от режима, вечно мятущийся и ищущий земной справедливости человек. Старец Псково-Печерского монастыря отец Иоанн (Крестьянкин) не одобрял диссидентов, поскольку христианство учит нас тому, что всякая власть — от Бога, и человек должен принять ее, как любое наказание, со смирением. Тем более что власть тоже каялась в своих ошибках — так, ближайший соратник Сталина Георгий Маленков принес покаяние и весь остаток жизни провел в лоне православной церкви. Михаил Калинин, умирая, попросил, чтобы его отпели и погребли по православной традиции. Да и первый президент Российской Федерации Борис Ельцин в конце жизни попросил у всего народа прощения и совершил паломничество на Святую Землю.
Гегель говорил, что история учит нас тому, что ничему не учит. Былых диссидентов почти не осталось, зато новых несогласных — целые площади. Все та же спорящая до хрипоты интеллигенция, а в стране — мерзость запустения. Два столетия русская интеллигенция, барахтаясь в болоте, ищет «золотой ключик» для всеобщего благоденствия. Регулярно выдают «на-гора» новые рецепты, но с каждой попыткой все больше увязают в трясине. Оглядываясь на два прошлых века, понимаешь всю тщетность попыток найти ответы на вопросы: кто виноват и что делать? Остается только уповать на тот тысячелетний огонек, данный Руси от Святого Крещения, и молиться: спаси, Господи, люди Твоя…
