Ее первому «ученику» сейчас около 80 лет, а сегодня в школе преподают уже ее дети, ее внуки. Она видела войну, бегала в церковь в детстве, а в юности — вела волей-неволей антирелигиозные уроки… чтобы сознательно прийти к вере в зрелом возрасте. Жизнь человека — сложна.
Жизнь человека и атмосфера целой эпохи — можно ли это уместить в несколько историй? Как в советские годы воспитывали дух взаимной поддержки в детях и в то же время – учили доносить на тех, кто ходил в храм? Каково человеку в юности ходить мимо разрушенного храма, а в старости — увидеть его восстановленным и цветущим? Каково жить и учить детей в двух разных эпохах?..
История жизни, история веры Валентины Ивановны Курбатовой, учительницы географии и главы педагогической династии, — в лоскутках воспоминаний.
Дело чести. Семилетний «учитель»
Многим моим бывшим ученикам сейчас уже по пятьдесят лет. Но своего первого ученика я «взяла на поруки», когда мне было... семь лет.
Я тогда сама-то чудом попала в школу: до требуемых восьми лет мне не хватало 4 месяцев, да и пришла я в первый класс неподготовленная — родители были малограмотными. Мама окончила один класс приходской школы, а отец — два класса, работал извозчиком в знаменитом конном парке. Но я была девочкой рослой, сильной — и меня взяли.
В то время, в 40-е годы, было принято, что успевающие ученики подтягивали отстающих. Это сейчас многие родители возмутились бы: «Чего это мой ребенок будет помогать вашему? Нанимайте педагога!» А тогда это было делом чести для каждого ученика. И мне, семилетке, поручили мальчика, который отставал в учебе. А со своим первым «учеником» я занималась целый год, и он делал успехи!
Бога нет?!
...В районе Разгуляй, где я родилась, был храм Богоявления, недалеко от нашей школы. Когда мы занимались на 3-м или 4-м этаже, то могли видеть купола этого храма. С началом войны взрослые ушли на фронт, и я тайком, озираясь, прячась от учителей, бегала в этот храм, ставила свечечки — у меня, ребенка, возникло желание за них помолиться!.. В школе нам твердили, что Бога нет — так что я страшно боялась, что меня заметят. Но бегала.
Пасха в войну
Шел 1941 год. В мае мы закончили учиться, а в июне началась война. В День знаний школы не открылись… Детей вывозили из Москвы целыми школами или родители увозили их сами... Меня увезли на двадцать километров от Москвы, в Булатниково. Помню, как часто бывала воздушная тревога, и учителя отпускали нас домой. Мы должны были бежать через поле, а над нашими головами гудели самолеты и рвались бомбы. Было страшно, но все-таки мы ходили в школу. Нам повторяли, что хорошая учеба — это наш собственный вклад в победу...
А в середине войны, когда я училась уже в 4-м классе — подумать только! — разрешили праздновать Пасху! Потом многие стали ходить в церковь, не таясь: святить куличи на Пасху, молиться, и никто никого не останавливал и не запрещал. Сами учителя ходили. Все понимали: в этой жизни единственная надежда на Бога, и только Его надо благодарить, что мы победили в войне и остались живы.
Молитве меня научила... девочка
Мама много работала, весь день — видела я ее только вечером. У нас висела всего одна икона — простая, бумажная. Перед сном мама читала молитву «Богородице, Дево, радуйся» и крестилась. Она молилась — и это осталось в моей душе! Хотя тогда я не понимала, зачем это надо, и никто меня этому специально не учил.
Единственной молитве научила меня не мама и не бабушка, а... девочка, которая сидела со мной за одной партой. Однажды она спросила меня: «Знаешь какую-нибудь молитву?» Я ответила: «Нет». Тогда она прочитала «Богородице, Дево, радуйся». Я попросила ее записать на листочке. И потом всю жизнь, когда было трудно и нужна была помощь, я молилась этими словами...
Девочка сказала, что молитве ее научила бабушка. А у меня бабушки уже не было…
Теперь я понимаю, что именно бабушкам, людям старшего поколения, мы обязаны нашей сохраненной и возродившейся верой. И помня это, я сама учила своих внуков молиться.
Антирелигиозные уроки
В советские времена практически невозможно было говорить о вере. Нас, учителей, заставляли проводить антирелигиозные занятия. Тогда я не могла этого не делать, для учителя географии это было обязательно... Говорила детям, что чудес не бывает, что все можно объяснить с точки зрения науки. Каюсь перед Богом за это!
Ядерный взрыв
Однажды, это было в 1954 году, я выехала в Москву сдавать экзамены и вдруг получила странную и пугающую телеграмму от моего мужа, молодого офицера: «Валя, буду проездом в Москве, эшелон такой-то».... Со всей страны понеслись поезда на станцию Тоцкая, на Урале. Долгих 40 лет это было строжайшей военной тайной, но сейчас все знают: тогда готовились к ядерной войне, надо было проводить учения. 14 сентября 1954 года в том районе была взорвана атомная бомба. Муж был разведчиком, ему и его группе дали задание: пройти через эпицентр взрыва. Когда он, молодой парень, увидел ядерный «гриб», взрывную волну, увидел, во что после взрыва превратилась земля, то решил, что все силы он отдаст созданию ракетного щита родины. Чтобы с нами не поступили так, как с современным Ираком...
13 лет поисков
Хотя в 70 лет я, наконец, вышла на пенсию, но вернулась в 1804-ю школу — помогать дочери вести кружок родословной, работать в музее. Меня так и стали называть – «наша школьная бабушка».
Помню, когда мы в школе оформляли наш музей к шестидесятилетию Победы, одна девочка подошла ко мне и сказала: «Валентина Ивановна, вот что у меня есть», — и протянула мне извещение о смерти своего прадедушки. Я взяла — и у меня полились слезы. Несколько минут прошло в молчании — война напомнила о себе… Потом в класс пришла ее бабушка и рассказала, как они получили извещение. Ей было тогда 13 лет. Она дала себе слово: найти могилу, где похоронен ее отец. Искала тридцать лет… И нашла.
Хлеб — за бриллианты
После смерти мужа я стала писать родословную семьи, и это оказалось очень нужным. Показать дух истории от крещения Руси до наших дней, судьбы людей, а не сухие факты из книг, — вот наша задача!
Узнавая историю нашего рода, дети говорили, что у них ничего подобного нет, предки у них «простые». Но когда расспрашивали своих родителей — начинались удивительные открытия! Приносили семейные реликвии: письма, похоронки, фотографии. Один мальчик из театральной династии принес старинные театральные афиши!
Однако у нас была девочка из неполной семьи — росла без отца. Она не хотела про него узнавать. Но оказалось, что у нее бабушка героическая. Эта бабушка шила шинели во время войны — а шили постоянно, даже спали и умирали над машинкой. Она была из семьи ювелира, и когда был голод — носила драгоценности и меняла на еду... Дети учатся гордиться своими родителями, своими предками. Вот, к примеру, в нашей школе на последнем звонке – это стало, как сейчас говорят, «брендом» школы — выпускники танцуют вальс «Весна 45-го года».
Сын. Клиническая смерть
Нашего сына Андрея я решила крестить, хотя была комсомолкой, и муж — тоже: ребенка понесли крестить бабушки из нашего двора. Но сознательно к вере он пришел взрослым, пережив клиническую смерть.
Он работал сразу на двух работах. И надорвался — открылось внутреннее кровотечение. Врачи не знали, что делать! Повезли на операцию, вскрыли желудок, а там все сосуды кровоточили! Андрей 3–4 дня пролежал в реанимации, пережил клиническую смерть. Он потом рассказывал, как увидел свое тело сверху, как подумал: «Хорошо, что ничего не болит!» Мы — я, его жена Людмила и его сестра — моя дочь Ирина — ходили в церковь, когда Андрей лежал в больнице. Случилось чудо, он вернулся к жизни! И снова приступил к работе. Но стал уже другим человеком, человеком глубоко верующим. Вся моя семья окончательно пришла к вере после этого. Поэтому, когда Андрей и его жена создали школу, то основой ее стали ценности православной веры и русская культура.
Вера возвращается
...Когда я захожу сейчас в возрожденные храмы, думаю: Господи, как же могли люди всю эту красоту разрушать, взрывать?! Помню: на Разгуляе в пору моей молодости стоял храм Петра и Павла — разрушенный, на дверях висел огромный замок, а из крыши росли березки… Тогда он был запущенный, а теперь восстановлен. Красота, передать словами трудно! Вера возвращается...
