Имя Марии Сергеевны Петровых не на слуху потому, что она сама никогда не стремилась к славе, не носила стихи по редакциям. «Одним радостно, когда они печатаются, другим — когда они пишут», — говорила она. Про нее мало написано — лишь отрывочные воспоминания ее друзей и современников. Как говорил поэт Д. Самойлов, «образ будет выстроен по ее стихам. Ну что ж, личность поэта — его стихи».
Мало кто знает это имя — Мария Сергеевна Петровых. Еще меньше людей читали ее стихи, но стоит прочесть хотя бы одно, как хочется читать еще и еще. Недаром ведь ее творчество высоко ценили Анна Ахматова, Борис Пастернак, Осип Мандельштам. Наверное, имя Марии Сергеевны не на слуху потому, что она сама никогда не стремилась к славе, не носила стихи по редакциям. «Одним радостно, когда они печатаются, другим — когда они пишут», — так говорила она. И для нее действительно самым важным было писать. Бенедикт Сарнов, критик и литературовед, отмечал, что «стихи М.П. замечательны прежде всего присутствием в них вот этой самой… неотступной потребности высказаться».
Но обо всем по порядку.
Мария Сергеевна Петровых родилась в 1908 году в Норском Посаде, недалеко от Ярославля, в большой и дружной семье. Отец ее был инженером хлопчатобумажной фабрики, мать — домохозяйка, местная уроженка. Маруся была младшей из пятерых детей. По ее собственным словам, «ни у кого не было такого хорошего детства». С самых ранних лет она была окружена заботой и любовью. Ее воспоминания об этом времени полны нежности и трепета: «Помню, как мы укладывались спать и перед сном — в ночных кофточках, на коленях читали молитвы “на сон грядущий”. И мама с нами. Мама — всегда красивая, беспредельно любимая». В семье Петровых были богатые духовные традиции: дедушка по материнской линии был священником, а его сын — дядя Марии Сергеевны и брат ее матери — священномученик Димитрий Александрович Смирнов; другой ее дядя — Иван Семенович Петровых (митрополит Иосиф) — активный церковный деятель и духовный писатель. Через всю свою жизнь пронесет она дух добра и интеллигентности, привитый ей в семье.
Будучи образованным человеком, отец Марии Сергеевны сделал все, чтобы дочь с детства занималась иностранными языками, а книжки у нее приходилось даже отнимать — уже в четыре года она пыталась читать Чехова. А в шесть лет написала свое первое стихотворение (четверостишие). Для нее это было подобно чуду, и такое отношение к рождению стихов у нее сохранилось на всю жизнь.
В четырнадцатилетнем возрасте она уже была принята в ярославский Союз поэтов. «Окончив школу, уехала в Москву, поступила на Высшие государственные литературные курсы… Экстерном окончила Московский университет. На одном курсе со мной, — пишет Мария Петровых, — учились ставшие впоследствии замечательными поэтами Арсений Тарковский и Юлия Нейман… Много писали стихов... Я не носила стихов по редакциям. Было без слов понятно, что они “не в том ключе”. Да и в голову не приходило ни мне, ни моим друзьям печатать свои стихи. Важно было одно: писать их».
Годы студенчества были полны ярких художественных впечатлений, веселья и значимых встреч. Те люди, с которыми Мария Сергеевна познакомилась в эту пору, впоследствии были с ней и в радости, и в горе. Среди ее друзей были Борис Пастернак и Анна Ахматова.
О дружбе Марии Сергеевны с Анной Андреевной Ахматовой стоит сказать отдельно. Началась она в 1933 году, когда Петровых сама пришла в Фонтанный дом: «Почему пришла? Стихи ее знала смутно. К знаменитостям тяги не было никогда. Ноги привели, судьба, влечение необъяснимое… Пришла как младший к старшему». И с этого дня они стали подругами. Анна Андреевна очень дорожила этой дружбой и ласково называла подругу «моя Маруся». Дружба Ахматовой и Петровых продолжалась более 30 лет, до самой смерти Анны Андреевны. Одним из московских адресов Ахматовой был «на Беговой у Петровых» — она часто жила там у Марии Сергеевны.
С 1934 года Мария Петровых вместе со своими однокурсниками начала работать над поэтическими переводами. Среди них были и еврейские, и армянские, и болгарские стихи. А ее собственные — все еще писались «в стол».
В 1936 году она вышла замуж за музыковеда Виталия Дмитриевича Головачева. Но семейное счастье продлилось недолго: уже в 1937 году он был осужден на пять лет лагерей. Мария Сергеевна осталась одна с четырехмесячной дочерью на руках.
Когда на небо синее
Глаза поднять невмочь,
Тебе в ответ, уныние,
Возникнет слово: дочь.
Жизнь продолжала испытывать поэтессу на крепость духа. В апреле 1941 года умер отец Марии Сергеевны, в мае сгорел их дом в Сокольниках, а в июне началась война…
Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала письма из-за гроба.
Мария Сергеевна вместе с дочерью была эвакуирована в Чистополь, город, который стал своеобразной «писательской колонией». «Это было трагическое и замечательное время. Это было время необычайной душевной сплоченности, единства. Все разобщающее исчезло…» — вспоминала она впоследствии.
Здесь, в Чистополе, Борис Леонидович Пастернак организовал первый литературный вечер Марии Петровых. Зал был полон, весь вечер она читала свои стихи, и в конце концов Пастернак воскликнул: «Мария Сергеевна, я Вам завидую творческой завистью!»
Но несмотря на удаленность Чистополя от линии фронта, Петровых, как и все вокруг, не забывала, что идет война.
Проснемся, уснем ли — война, война.
Ночью ли, днем ли — война, война.
Ей не суждено было дождаться мужа. Он умер в лагере в 1942 году, за полгода до освобождения. В том же году она вернулась в Москву. Здесь прошел еще один ее стихотворный вечер, после которого она под давлением друзей подготовила рукопись книги и отнесла ее в издательство. Но получила четыре отрицательные рецензии. Критики посчитали, что такая поэзия «несозвучна эпохе», нужна только очень узким категориям читателей. Однако характер Петровых был таков, что она в любой ситуации находила силы жить и писать.
Никто не поможет, никто не поможет,
Метанья твои никого не тревожат,
В себе отыщи непонятную силу,
Как скрытую золотоносную жилу.
Называя себя «нелепым, нескладным, оцепеневшим человеком», Мария Петровых дарила дружбу и душевное расположение многим. «Ты, Мария, — гибнущим подмога!» — так коротко и емко выразил Осип Мандельштам человеческую суть поэта. И действительно, она всегда помогала, чем могла: давала Ахматовой деньги для передач в Лефортовскую тюрьму для сына — Льва Гумилева; когда Юлия Нейман была без работы — помогала переводами.
Приди от горя отогреться,
Всем сердцем пристальным моим
Зову тебя: скорее встреться,
Мы и без слов поговорим.
Про Марию Сергеевну Петровых мало написано. Есть лишь отрывочные воспоминания ее друзей и современников, а оттого, как говорил Давид Самойлов, «образ будет выстроен по ее стихам. Ну что ж, личность поэта — его стихи».
А стихи Марии Петровых — это стихи Поэта, у которого есть дар и ответственность за него.
…Не ведайте, поэты,
Ни лжи, ни клеветы.
О нет, покуда живы,
Запечатлеть должны вы
Грядущего приметы,
Минувшего черты…
Михаил Ландман ощущал Марию Сергеевну Петровых поэтом по формуле, данной Блоком в его статье «О назначении поэта»: «Поэт — это не тот, кто пишет стихами, поэт — это прежде всего человек особого склада, который по-особому воспринимает мировые явления и приводит их в гармонию… И вот такой личностью для меня была Петровых… Пастернак ощущал ее особую чувствительность и напряженный нерв восприятия жизни. Ахматова высоко ценила ее, тоже, думается, именно за это».
Ахматова говорила о Петровых, что «Маруся знает язык, как Бог…». Особенность языка стихов Марии Сергеевны также отмечал Арсений Тарковский: «Глубина замысла и способность к особому словосочетанию делают ее стихи ярким явлением в нашей поэзии. Слова в стихах Марии Петровых светятся, загораясь одно от другого, соседнего. Тайна поэзии Марии Петровых — тайна сильной мысли и обогащенного слова».
Но Мария Сергеевна была «не только тиха, скромна, тверда, горда, но и страстна, полна любвей и ненавистей». Глубинной любовью ее жизни был писатель Александр Фадеев. Результатом этой любви стало множество стихов. Именно Фадееву посвящено стихотворение, которое Ахматова называла шедевром любовной лирики ХХ века, «Назначь мне свиданье…»:
Назначь мне свиданье,
хотя б на мгновенье,
На площади людной,
под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье...
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
Вплоть до самой смерти Мария Сергеевна продолжала заниматься переводами, редакторской работой, и все так же писала стихи «в стол».
Все, чьи стихи переводила Мария Петровых, отмечали, что и редактором, и переводчиком она была Божьей милостью, жила этим трудом по самому высокому счету. Неамбициозная, скромная и кроткая по отношению к своему творчеству, в «высоком ремесле» переводчика она не давала себе никаких поблажек.
И все же в 1968 году, когда Марии Сергеевне было уже шестьдесят лет, вышла ее книга «Дальнее дерево». Половину книги занимали армянские переводы, но было и достаточно собственных стихов поэтессы. Следующие сборники выходили, к сожалению, уже посмертно. «Редкие публикации стихов Марии Петровых, — писал Давид Самойлов, — можно объяснить ее огромной взыскательностью к себе. Думаю, дело не только в этом. Поэзия Петровых — истинная лирика, настолько личная, настолько сильно пережитая, что, кажется, поэту тяжело и невозможно было расставаться с ней и выносить ее на форум и на суд. Но, наверное, и у нее была потребность поделиться стихами с читателем, потребность тоже истинно поэтическая».
Суть ее поэтического дара и суть характера — требовательность к себе и ответственность. Вот почему она так больно переживала периоды молчания, когда стихи не писались. В своем дневнике она записала: «Господи, помоги мне. Пусть будут стихи — столько раз слышала их, сквозь меня, сквозь сердце шли потоком — только записать, а лень мне было встать, взять тетрадку — думала — не забуду, запишу. А теперь — столько месяцев молчание — глухое, мертвое. Господи, дай мне услышать!»
В ее поздней лирике все чаще звучит разговор с Богом:
Ночами думала о многом.
В редчайший час
Душа стояла перед Богом
В молчанье горестном
и строгом,
Не поднимая глаз.
И это было как Причастье.
Так начиналось счастье.
Умерла она в 1979 году после тяжелой болезни.
Давид Самойлов, до конца ее дней друживший с Петровых, смог очень точно отразить в стихах ее внутреннюю сущность:
Этот нежный, чистый голос,
Голос ясный, как родник…
Не стремилась, не боролась,
А сияла, как ночник.
Стихи Марии Петровых разных лет
Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
Воздаю тебе посильной данью —
Жизнью, восплощенною в мольбе,
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу — сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слезы
От одной лишь мысли о тебе.
1941
* * *
Д. С.
Взгляни — два дерева растут
Из корня одного.
Судьба ль, случайность ли, но тут
И без родства — родство.
Когда зимой шумит метель,
Когда мороз суров, —
Березу охраняет ель
От гибельных ветров.
А в зной, когда трава горит
И хвое впору тлеть, —
Береза тенью одарит,
Поможет уцелеть.
Некровные растут не врозь,
Их близость — навсегда,
А у людей — все вкривь да вкось,
И горько от стыда.
* * *
Подумай, разве в этом дело,
Что ты судьбы не одолела,
Не воплотилась до конца,
Иль будто и не воплотилась,
Звездой падучею скатилась,
Пропав без вести, без венца?
Не верь, что ты в служенье щедром
Развеялась, как пыль под ветром.
Не пыль — цветочная пыльца!
Не зря, не даром все прошло.
Не зря, не даром ты сгорела,
Коль сердца твоего тепло
Чужую боль превозмогло,
Чужое сердце отогрело.
Вообрази — тебя уж нет,
Как бы и вовсе не бывало,
Но светится твой тайный след
В иных сердцах... Иль это мало —
В живых сердцах оставить свет?
1967
* * *
Памяти М. Ц.
Не приголубили, не отогрели,
Гибель твою отвратить не сумели,
Неискупаемый смертный грех
Так и остался на всех, на всех.
Господи, как ты была одинока!
Приноровлялась к жизни жестокой...
Даже твой сын в свой недолгий срок —
Как беспощадно он был жесток!
Сил не хватает помнить про это.
Вечно в работе, всегда в нищете,
Вечно в полете... О, путь поэта!
Время не то, и люди не те.
1975
