Николай Васильевич Карлов – член-корреспондент РАН, советник РАН, президент межвузовского центра гуманитарного образования МФТИ «Петр Великий»
– Какие школы, какие учителя были у вас? Кто из них оказал на вас большое влияние?
– Вопрос не так прост, как кажется. Дело в том, что мои школьные годы – это десятилетие 1937–1947 гг. Говорить о сколько-нибудь стабильном обучении в рамках сколько-нибудь устойчивого педагогического и ученического коллектива не приходится. К моменту окончания в 1943/1944 учебном году школы-семилетки я успел поучиться в 9 школах, познакомиться с 9 преподавательскими и 9 ученическими (классными) коллективами. Это было очень вредно, так как частая смена школ в течение одного учебного года отнюдь не способствует воспитанию усидчивости и работоспособности, умения и желания упорно работать, воспитанию ответственности.
Мне повезло, последние три года школьного образования я проучился в школе № 150 тогда Ленинградского района Москвы. Наконец-то я попал в школу, в которой было интересно учиться. В ней были прекрасные учителя: словесник Нина Петровна Унанянц, физик Юрий Павлович Европин, математик Клавдия Семеновна Сычугова, «немка» Лина Петровна Кеппе и историк Александр Акимович (фамилию этого в высшей степени интересного рассказчика, прекрасного проповедника и хорошего учителя я, к стыду своему, не помню). Все они были очень разными. Предельно корректная, мягкая и мудрая Нина Петровна, энергичная, бурная и очень эмоциональная Клавдия Семеновна, афористически язвительный противник многословия Юрий Павлович, ровная и всегда спокойная Лина Петровна, страстный пропагандист исторического знания Александр Акимович – все они прежде всего были высокопрофессиональны в своей предметной области. Они любили детей, любили учить их уму-разуму, все, как один, относились к нам, мальчишкам пубертатного возраста, как к личностям, ценили индивидуальность каждого. Они не были формалистами. Быстренько выделив группу «первых учеников», они находили способы увеличения нагрузки на таковых. При этом не забывали основную массу класса, основное внимание на уроке уделяя ученику-середняку. Они были интеллигентами в лучшем из возможных смыслов этого слова. Учили они нас, точнее, воспитывали, не приказом, а показом, уделяя довольно много времени внеурочному, «внепредметному» с нами общению. Я сознательно не употребил здесь термин «внеклассная», считая его скомпрометированным. Ответственность свою они понимали и несли ее бремя в то идеологически непростое время достаточно аккуратно и достойно.
Выше были перечислены те школьные учителя, которые оказали на меня громадное влияние. Физик и математик открыли предо мной прекрасный мир точного знания, словесник и историк наглядно показали красоту гуманитарного знания, его блеск и его нищету, учительница немецкого языка на своем учебном материале ненавязчиво, но доходчиво внедрила в мою головушку ту вечную истину, что «без труда не вынешь и рыбку из пруда».
Но главным моим учителем, оказавшим на меня определяющее влияние, был мой отец, Карлов Василий Николаевич… что, впрочем, более чем естественно.
Мой отец Василий Николаевич – авиационный инженер-конструктор, сын вологодского безлошадного крестьянина Николая Васильевича Карлова. Дед был грамотен, начитан в православии, хорошо знал историю России (по Н.М. Карамзину). Отец всю свою жизнь учился. ЦПШ при Покровском храме деревни Шилово Борисовской волости Кубеноозерского уезда Вологодской губернии, высшее начальное училище в городе Кинешма, где в предвоенные годы и в войну десятником землекопов работал дед. (Имеется в виду, естественно, Первая мировая война.) Затем – Вышне-Волоцкое училище железнодорожных кондукторов (так назывался железнодорожный техникум, который дал моему отцу фундаментальное техническое образование). 1918 год, комсомол, Гражданская война, Красная Армия, Туркестанский фронт, Петроград, Финляндская железная дорога, служба пути Сестрорецкого участка Финляндского отделения Октябрьской железной дороги, Ленинградский институт инженеров путей сообщения, самолетостроительный факультет, Москва, КБ Н.Н. Поликарпова.
Памятуя свое крестьянское происхождение, отец много читал, любил книги и покупал много книг. Большая часть их пропала во время войн, но то, что сохранилось, достаточно надежно свидетельствует о широте его интересов. Крачковский, Тураев и Тарле, Калевала и Гайяватта, Илиада и Одиссея, А.К. Толстой и Г.Р. Державин, Хемингуэй, Барбюс и Ремарк, Гашек и Джером, Лесаж и Ариосто, Дефо и Диккенс… Естественно, все это и многое другое прочитывал и я. Это был один канал влияния, самый простой и ясный канал влияния отца на сына: канал типа «делай, как я».
Другой канал – как только я вырос из возраста читателей «Мурзилки», отец стал выписывать множество научно-популярных журналов – по ботанике, географии, биологии, физике, технике, и так быстренько определил область моих интересов. Обрадовавшись тому, что этой областью оказалась физика, он и стал большую часть времени нашего общения посвящать этой науке.
Хочу быть правильно понятым. Отец никогда не разговаривал со мной как со школьником, плохо, хорошо ли, но изучившим тот или иной раздел школьной программы. Он старался не затрагивать общие вопросы. Он был конкретен. И умело сводил обсуждение тех или иных конкретных вопросов, скажем, плотницкого ремесла или сельского хозяйства, печного дела или электротехники, ну и т.д., к выявлению фундаментальной физики, лежащей в основе вещного мира, окружающего нас. Вот и все. Не все и не всегда было благостно и в школе № 150 в то время. Директором школы служила типичная советская руководящая особа женского пола, педагогические идеалы которой передаются двумя фразами: «Я этого либерализма не потерплю!» и «Какие дети красивые – все одинаковые». Случай 1-й – выражает ее возмущение поведением ученика 9-го класса С., не постригшегося наголо, как это было приказано, а оставившего себе весьма скромную, но фасонную прическу «под полубокс». Пример 2-й демонстрирует ее реакцию на то, как выглядели участники детского утренника для младших классов. Как с этим наркомпросовским жандармом уживались наши любимые учителя, не знаю. Знаю только, что когда наш и последующий классы были выпущены в свет, все эти учителя тихонько из этой школы слиняли.
– Что вы думаете о роли родителей в образовательном процессе?
– Хороший вопрос. Как говорится, сам напросился.
Сначала – несколько общих соображений. Что такое образование? Не погружаясь в лукавое мудрствование, отбрасывая модную сейчас шелуху на тему прав человека, следует признать, что жизнь человека сложна и трудна. Она требует подготовки. Совокупность тех знаний, умений, тех поведенческих привычек и рабочих навыков, которыми должен владеть вступающий во взрослую жизнь молодой человек, и составляет предметную, содержательную суть его образования. Эти знания, умения, привычки не передаются генетически, по наследству передается лишь способность воспринимать процесс образования.
Пойдем дальше. Способность получать образование зиждется на присущем, по крайней мере, всем млекопитающим инстинкте подражания. Отсюда вытекает роль родителей, вообще старших родственников в подготовке молодого сочлена семьи к самостоятельной жизни, в его воспитании и обучении. С молоком матери впитывает только что вступившее в жизнь существо начальные сведения о том, «что такое хорошо, что такое плохо». На этом этапе развития питание совпадает с воспитанием.
Человек выделен из мира животных тем, что ему имманентно присущи трудолюбие, любознательность и потребность следовать некоему нравственному закону. При этом неважно, наделен был человек этими свойствами одномоментно, в единичном акте творения, или же они суть результат длительной эволюции млекопитающих. Для нас важно, что эти три сущности, их взаимодействие, их переплетение, их равновесие в каждый момент нелегкой истории человечества определяют судьбу того или иного человеческого сообщества. Очевидной целью образования является создание возможно более полного соответствия уровня образованности членов сообщества объективно необходимому, требуемому на сегодня состоянию этих трех «человекообразующих» сущностей.
Легко видеть соответствие нашего нынешнего деления образования на инженерное, естественнонаучное и гуманитарное задачам удовлетворения этих трех фундаментальных потребностей человечества. В патриархальные времена, когда в рамках одного племени разделения труда еще не существовало, образование подрастающего поколения было делом всех взрослых членов племени, т.е. по существу внутрисемейным, родственным делом. Для меня представляется очевидным, что общественное разделение труда началось выделением из общего племенного котла учителей и священнослужителей.
Изобретение системы «учитель – ученики», а затем «школа – учитель – ученики», повсеместное внедрение этой системы ознаменовало начало истории человечества, открыло тот путь, по которому мы и идем во времени. Этапы этого пути хорошо известны. У каждого большого этноса свой временной шаг, свое историческое время, но типология истории одинакова.
Может показаться, что с появлением системы «учитель» роль семьи в образовательном процессе упала. Это не так. C появлением в том или ином человеческом сообществе индивидуумов (или групп таковых индивидуумов), профессионально занятых подготовкой детей сообщества к ожидающей их жизни, участие родителей в воспитании и обучении своих детей становится необходимым. Если это не будет обеспечено, то рано или поздно сочлены рассматриваемого сообщества потеряют свою индивидуальность. Сообщество станет умелостно, интеллектуально, нравственно однородным, значит, в скорости оно погибнет. Только неоднородные структуры устойчивы по отношению к внезапному распаду.
– Был ли у вас любимый учитель? Чем особенно он запомнился?
– Все выше означенные учителя-предметники из школы № 150 были нежно любимы и глубоко уважаемы. Но мы, небольшая группа, человек 5–6 так называемых «лучших учеников» любимчиками не были. За дело нас наказывали, за дело снижали отметку, но никогда не унижали. Мы понимали, что эти учителя презирают директрису так же, как и мы. Это грело душу и помогало терпеть ее бравую готовность всегда и во всем следовать воле начальства, желательно, с небольшим опережением по времени.
Опять я отвлекся. Если надлежит назвать только одно имя, то ответ ясен. Это Нина Петровна Унанянц. Надо сказать, что почтительную дружбу с ней сохранил на долгие десятилетия не только я, но и многие из моих одноклассников.
– У вас есть ученики? Какие качества вы в них цените?
– Среди моих непосредственных учеников – 8 докторов физ.-мат. наук, два десятка кандидатов наук. Это – обычное дело в нашей области науки. Достаточно зрелые молодые люди после 3-го курса Университета появляются в лаборатории и демонстрируют свое желание пройти «производственную» практику в одной из исследовательских групп. Трудно формализовать критерии, но если парень или девушка (что бывает гораздо реже) в группе приживается, становится своим и родным, то после защиты дипломной работы он или она приступает к диссертационному исследованию, становясь тем самым любимым учеником (или ученицей) шефа.
Таким образом, если деятельность научной группы и ее лидера успешна, число учеников велико, и выделять на этом множестве двух-трех самых любимых просто некорректно.
Химизм (или, может быть, физиологизм, вообще механизм) установления тесной духовной связи между учеником и учителем, между его учениками прежних лет, строго говоря, не известен. Неизвестно, как формируется та команда единомышленников, теоретиков и экспериментаторов, которая составляет успешную научную группу учеников такого-то «известного ученого». К числу его учеников следует отнести и тех, кто, пройдя аспирантуру (или докторантуру) в этой группе, пропитывается ее духом, ее подходами к задачам и методам их решения, да и, коль на то пошло, научившись отбирать задачи для решения, в силу тех или иных причин покидает группу и уходит в какое-нибудь НИИ оборонной промышленности или уезжает на историческую родину.
Теперь позвольте рассказать занятный эпизод из моей более чем 50-летней биографии научного работника и преподавателя. В 1967/1968 учебном году я преподавал физику в 6-м классе средней школы № 42 в Черемушках. Дело обстояло следующим образом. Директором этой «английской» школы была недавно назначена молодая и энергичная женщина, незадолго до того вернувшаяся в СССР из ГДР, где она проработала в течение ряда лет директором одной из русских школ советской группы войск. До того она какое-то время работала в Греции (тогда еще королевстве) в школе при Посольстве СССР. Звали ее Рузана Мнацакановна Гусева. Родительский комитет школы № 42 составляли сотрудники расположенного неподалеку Института теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ) – в основном мои однокашники, выпускники ФТФ МГУ. Их резко не устраивал уровень преподавания физики в школе, где учились их дети. Я к тому времени уже три года был доктором физ.-мат. наук и в этом смысле шел впереди большей части своих однокашников. (Мне повезло с шефом, за 4 года до описываемых событий получившим Нобелевскую премию, что сильно ускорило продвижение его учеников, еще способных двигаться.) Рузана, женщина честолюбивая, хотела перемен, хотела, чтобы ее школа стала физ.-мат. школой с хорошим английским. Она немедленно встретила полное понимание со стороны родительского комитета, который и предложил ей начать с того, чтобы в порядке эксперимента предложить должность учителя физики действующему физику из Академии наук, указав на меня как на подходящую кандидатуру. Я был против, дела мои в Фиане шли хорошо, «и зачем свою жизнь осложнять», как пел Вертинский (правда, по другому поводу). Все же я встретился с Р.М. Гусевой и… был потрясен, увидев в кабинете директора школы нормального человека, не шкраба, не наркомпросовского жандарма с «педагогическим» образованием, который сильно и искренне ненавидит детей, страдая сильнейшим комплексом неполноценности. Я увидел человека нормального, любящего свою работу, человека, речь которого была свободна от унылого советского новояза руководящих работников народного просвещения районного звена. Это меня сломило, и я согласился. Не жалею. Было очень интересно и мне, и детям.
Мой университетский диплом свидетельствует, что я имею и звание учителя средней школы. Это сняло робкие возражения роно, и дело пошло. Я всегда считал, и до сих пор считаю, что физику – прекраснейшую из наук – преподают в средней школе так, как будто задались целью отвратить детей от малейшего интереса к ней. Ученика 6–7-го класса, то есть детям малым и неразумным, «впаривают» такие абстрактные понятия, как «сила», «масса», «энергия», «инерция» и «инерциальная система отсчета»… Не с механики надо начинать, а с электричества, причем не со статики, а с постоянного тока, законы которого (ОМ, КИРХГОФ) просты и понятны, легко подвергаются экспериментальной проверке, легко интерпретируются и обобщаются. На примере законов постоянного тока удобно показать, что такое физический метод исследования, объяснить смысл понятия «физический закон». Да что перечислять, такое начало сразу вводит детей в мир физики, оказывающийся слегка знакомым и легко постижимым.
И закреплять этот интерес к предмету надлежит посредством рассказа о физике паровоза или самолета, домашнего холодильника или телевизора, компьютера или мобильного телефона, автомата Калашникова или ПЗРК «Игла». Делать это нужно тогда, когда накоплен некий необходимый запас знаний. Но делать надо, дети должны понять, что и природа, и мир вещей, сделанных человеком, не знают нашего деления на физику, химию и биологию, на механику, термодинамику, электричество и оптику. Это легко сделать, разобрав работу, скажем, домашнего холодильника. Это – трудные темы. На ранних этапах накопления физических знаний очень много может дать подробный разбор физики таких простых и, что главное, привычных приборов, как электрический утюг и электрический звонок. А какая красивая физика может быть построена вокруг подобных приборов, и как естественно это может быть сделано!
Надо было видеть, с каким энтузиазмом занимались все дети класса этой простой физикой, с каким восторгом они делали лабораторные работы, как горели их глаза, когда оживала немудреная, но зато собранная своими руками электрическая схема, а результаты измерений «точно» соответствуют данным «теории». Ну чем не повод поговорить о глубинной неразрывной связи эксперимента и теории, и т. п.? Это все я проделывал два раза в неделю в течение всего учебного года.
Детям было интересно, мне тоже. Через много лет на полях одного из подмосковных совхозов сотрудники ИОФАН в порядке «шефской помощи ученых селу» собирали морковь. Вдруг с соседнего поля мне на шею с криком «Н.В., дорогой!» бросились две молодые дамы, столь же не уместные на этом поле, как и иофановские доктора наук. Дамы оказались аспирантками Института стали и сплавов, лет десять тому назад бывшие моими ученицами в школе № 42. Не скрою, было приятно.
Гораздо менее приятна память о том, чем это все кончилось. Директор Гусева совершила ошибку, не простительную для советского управленца, – она уволила из школы нескольких профессионально не пригодных учительниц – сразу несколько человек. Чем обозлила и роно, и РК КПСС. Пришлось Гусевой из школы уйти, ушли вместе с ней несколько разумных «англичанок», и аз многогрешен. Школа № 42 после смены директора превратилась в рядовую советскую среднюю школу с преподаванием одного из предметов, а именно – английского языка – на английском языке.
– Что самое ценное в учениках, что в них неприемлемо?
– Самое ценное в учениках – это их энтузиазм, их способность «гореть», желание работать много и долго, способность непрестанно думать на одну и ту же самому себе заданную тему, не теряя при этом интереса к окружающей его научной действительности. Неприемлемы прежде всего интеллектуальная нечистоплотность, склонность к самообману, отсутствие критического к себе отношения, способность выдавать желаемое за действительное, стремление угодить начальнику.
– Николай Васильевич, каково ваше отношение к школе как к социальному институту?
– По моим представлениям, по крайней мере в России уже давно школа есть первое и основное звено в триаде общественных институций, призванных обеспечивать, пусть и не без насилия, социализацию непрерывно вливающихся в жизнь общества колоссальных массивов молодых людей, физиологически изначально анархистов и индивидуалистов. Их социализация необходима, и чем раньше она происходит, тем лучше. Отсюда видна роль школы, особенно начальной и детского сада. Именно здесь на уровне почти подсознательном формируются основы личности человека социального. Дальнейшие школьные годы призваны укреплять ощущение социальности, добавляя к эмоциональной составляющей еще и гностическую компоненту. Не надо обольщаться, содержательная сторона школьной программы может быть легко усвоена нормальным здоровым ребенком и без посещения школы. На самом деле наши дети ходят в школу не за знаниями. Они ходят туда пообщаться с себе подобными.
Социализация человечка есть результат его воспитания, а воспитание и обучение вместе составляют образование. Именно поэтому образовательное учреждение – школа – является основным звеном в упомянутой ранее триаде социальных институций. Две других – это армия и тюрьма, что несколько выпадает из тематики нашей беседы.
Короче говоря, неоднозначно отношусь я к школе. С одной стороны, я любил ходить, точнее говоря, приходить в школу, чтобы пообщаться с друзьями-одноклассниками и любимыми учителями. С другой стороны, я эту школу люто ненавидел. Она стремилась окоротить меня, лишить индивидуальности. Все не так. Не так сидишь, не так стоишь, не туда идешь, не там бежишь, не то читаешь…
В народном сознании со времен древних цивилизаций междуречья Тигра и Евфрата и долины Нила понимают под школой отдельно стоящее здание, специально построенное с тем, чтобы научить приходящих в школу детей считать, писать и читать. И не надо придумывать лишние сущности. Такое простое древнее понимание при небольшом расширении понятий «считать, писать и читать» приводит нас к весьма эффективному и очень удобному определению понятия «школа». Это позволит хоть сколько-то ослабить полицейский синдром подавления личности, господствующий в нашей современной школе. Задача состоит в том, чтобы сконцентрировать школьную активность на обучении счету, письму и чтению, понимаемым, естественно, достаточно расширительно. Каждому уровню образованности должна соответствовать своя степень расширения понятий «счет, письмо, чтение». Одно дело – начальная школа, другое – неполная средняя, и совсем другое – полная средняя школа.
Задачи школы должны быть четко определены и понятны. Любая большая социальная структура может эффективно решать поставленные перед нею задачи только тогда, когда она прозрачна и цели ее понятны. Очевидно, большую роль в создании образа прозрачной структуры, нацеленной на решение большой социально значимой задачи, играет точное, научно выверенное определение соответствующих понятий «Nomen est omen», как говаривали в Древнем Риме.
– Николай Васильевич, беспокойство и тревога в связи с сегодняшним положением дел в школьном образовании слышатся в ваших рассуждениях, высказанных, например, в вашей работе «Преобразование образования». На ваш взгляд, есть ли еще надежда на оздоровление школьного образования, не запущено ли это дело так, что вовсе не удастся вернуть его на былой высокий качественный уровень?
– «Несчастью верная сестра, надежда…» всегда существует, хотя теорема существования, строго говоря, и не доказана. Мы имеем дело с так называемым эмпирическим обобщением. Если же говорить серьезно, то следует прежде всего иметь в виду, что образование, функционально и структурно эквивалентное нашему среднему, всегда и всюду – в абсолютных монархиях Древнего Востока, в демократиях Древней Греции, в Византийской империи, в империи Каролингов, в Московской Руси, в республиканской Франции, в Германском рейхе, в царской России – находилось под эгидой государства. Так было и в Советской России. И это единственный возможный modus operandi. Чем скорее это будет понято нашими властями предержащими, тем лучше.
Что же до того, не достиг ли уже процесс разложения той стадии, при которой распад необратим, то здесь мой природный оптимизм представляется в какой-то мере обоснованным. Дело в том, что природа человеческая, сущность человека за последние тысячелетия не изменилась. И кто бы что бы мне ни говорил, я уверен в том, что человек всегда будет иметь в себе трудолюбие, правдолюбие и любознательность – три великие «любви», вложенные Господом в наши души в процессе их формирования. Пока человеку свойственны все эти три прекрасные сущности, будет существовать и развиваться вечно юная образовательная система «учитель – ученик».
– Если коротко в виде формулы сказать, что можно в этом направлении сделать и что может сделать простой школьный учитель?
– Формул, выражающих мысль, что, мол, работать надо, люди придумали великое множество. Мне очень нравится процитированное однажды Петром Великим латинское славное присловье: «Lege, ora et labora!» – «Читай, молись да трудись!».
