Гроза над Россией
При жизни адмирала Федора Федоровича Ушакова Россия участвовала в разных войнах: в Семилетней, которую возглавлял талантливый прусский полководец король Фридрих; в русско-турецких, громя отнюдь не слабую султанскую Турцию; в схватках со Швецией; в постоянных стычках с южными соседями. Адмирал вместе с Александром Васильевичем Суворовым изгонял войска французской Директории из Италии. Сам же Ушаков одержал наиблестящую морскую победу при Калиакрии и взял штурмом самую мощную крепость в Европе – Корфу.
После смерти Суворова, он был в России, наверное, самый знаменитый военачальник, боевой и непобедимый командир. Императрица Екатерина II и император Павел I приучили Россию к победам, и поражение наших войск (под командованием Александра I) в битве при Аустерлице болью отозвалось в сердце российского общества. С недоверием оно отнеслось и к Тильзитскому миру с Наполеоном, ибо еще недавно тот был «узурпатором», «тираном», «республиканской гидрой», а теперь вдруг стал союзником и вошел в семью королей как равный, да к тому же еще и как победитель. Поэтому когда громыхнуло в июне 1812 года, когда на Россию покатилась армия двунадесяти языков Европы, то всколыхнулся весь народ: дворяне, купцы, армия, священство, мещанство. Как и все откровенные завоеватели, Наполеон нес лозунги новой европейской цивилизации и прежде всего свободы, в том числе и для крепостных крестьян. Но те отнюдь не хотели принимать ее из рук захватчика и тоже поднялись на защиту Отечества, взяв «дубину народную». Воинские части стягивались к Москве. Везде собирались ополчения. Не осталось в стороне и дворянство Тамбовщины, которое на собрании решило создать свой полк. С командиром все было ясно. Большинство постановило, что им будет адмирал Ушаков. Губернский предводитель дворянства Чубаров, приглашая героя на собрание, направил ему послание, в котором писал: «Долговременная опытность службы вашей и отличное усердие ваше перед престолом Российской державы, вами доказанные, да подадут в присутствии всего дворянства твердые способы к ревностным подвигам на пользу общую и да подвигнут всех к благодетельным пожертвованиям, и да вдохнут они готовность в сердце каждого из дворян принять на службу к спасению Отечества и к сохранению собственной своей безопасности». Ушаков поблагодарил дворянское собрание за честь, но здоровье уже не позволяло ему возглавить воинское соединение. Он написал в ответ: «За избрание меня губернским начальником над новым внутренним ополчением по Тамбовской губернии, за благосклонное обо мне мнение и за честь, сделанную мне, приношу всепокорнейшую мою благодарность. С отличным усердием и ревностью желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять ее на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу».
Несмотря на пошатнувшееся здоровье, он проводил время в Алексеевке, в Темникове отнюдь не в покое. Молился о даровании победы русскому воинству, посылал наставления своим племянникам, не посрамившим своего дядю (они знали, что Николай Ушаков сражался под Москвой, на Днепре, Березине, вошел под гвардейским знаменем в Париж). Встречался адмирал и с уездными дворянами, вступившими в ополчение, и с беженцами из тех мест, по которым прокатилась война, уничтожившая имения, разорившая города и села.
Тогда-то и сказал он свои знаменитые слова: «Не отчаивайтесь, сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность к престолу восторжествует. Мне немного остается жить – не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!» И еще наставлял он ополченцев, которых привели в зал темниковского градоначальника Никифорова и своих недорослей для наущения.
Об этом сохранились записи, которые приводим в сокращении:
«Дядя мой, отец Федор, известный Вам молитвенник Санаксарского монастыря, <судя> по рассказам, если надо какого строптивого и неразумного послушника, и посохом мог поучить. Братия же возгласила: “Бить монаха палкой – не дозволено! И тем паче самому иеромонаху. Вы же, – говорили они, – иногда нас за противоречия и из кельи выталкиваете. А еще повелеваете всему братству в обстоятельствах нашествия на обитель разбойников отпор им давать, для чего раздали по кельям колья и рогатины. А каково это монахам? Ведь монаху лучше самому быть биту, чем другого бить!“
Федор Федорович помолчал, как бы давая осмыслить сие противоречивое мнение. И затем изрек то, что отец Федор сказал монахам.
– Други мои, то рассуждения ваши для одного человека, а не для общества. Что должен монах по пострижении, яко без рук быть, но к деланию руками худых, а не добрых дел – к добрым же делам монах наипаче пострижением приобязуется. А по Христову закону, поелику нет больше себя добродетели, аще кому душу свою положит за други своя, как и я, к наблюдению спасительных порядков в обществе братском <…>, иногда и ударю слегка кого за развращение нрава или из келий кого толкну, страх потерявшего, для спасения его души и чтоб удалить из братства сие развращение ко общему соблазну и греху следуемое. Причем же я ударил его слегка, единственно в знак страха и отведения его от худости. И через эту мою поправность, – сказал им отец Федор, – он будет здоров всегда.
Вот и вы, господа юные, – обратился уже сам адмирал к дворянским недорослям, – своих командиров почитать будете должны, слушать их команды и приказы. Командир, конечно же, не иеромонах, но он тоже печется о спасительном порядке в войске, о том, чтобы научить воина помощи други своя, порядку и воинскому делу доброму. Я на флоте никогда от наказания не отказывался.
Затем добавил:
– От справедливого наказания, кое от общего беспорядка и соблазна уводило. А вам же, – обратился он к взрослым ополченцам, – другая часть слов святого нашего земляка важна. – Там он сказал: “По рассуждению вашему, – говорил он монахам, – когда прийдут и совершат нашествие на обитель варвары, перед убийством не останавливающиеся, то им не сопротивляться? Прийдут хоть и пятеро злодеев, а нас восемьдесят человек, да не будем противиться – то пятеро всем нам сделаются разорителями и, следовательно, бедствие учинят и обители, и спасению. Например, в пятистах подводах обоз может по дороге разграблен быть одним злодеем – и какая же от этого будет от сего пустота, и гибель, и грех. Не должны мы, со святым Златоустом говорю, оставаться без действия и ожидать сверхъестественной защиты от Благодати Божией, тогда как можем и сами от напасти естественными защитить себя способами, кои единственной премудростью Божией в благотворении к роду человеческому даруемы.”
Адмирал встал, оперся на стул градоначальника и продолжал.
– Вот, ведь можно ждать, что Наполеона настигнет Божия кара, а можно, ожидая ее, самим все силы употребить, чтобы сие стало быстрее, чтобы врагу противостоять, а не малодушничать, ибо сие противно будет Богу! А посему желаю вам идти поскорее навстречу ворогу и не допустить его в глубины России.
Непобедимый адмирал обвел взором небольшой отряд ополченцев, который тоже встал, и, перекрестив его, твердым еще голосом сказал:
– С Богом! За Веру. Царя и Отечество послужите!”
Милосердец
Теперь Федор Федорович все больше и больше думал о будущем мире своего пребывания. Старался освободиться от лишних земных забот и проявлял постоянное тщание о всех, кто приходил и просил о помощи. Во дворе дома адмирала в Алексеевке постоянно толпились убогие, странники, бывшие моряки и солдаты, приезжали бедные дворянские вдовы с детьми, монахи из дальних монастырей. Никого он не оставлял без внимания, кормил, помогал. Адъютант, бывший матрос, ворчал: «Да нешто на всех напасешься, Федор Федорович? У нас самих скоро ничего не останется». А адмирал похлопывал его по плечу и напоминал, что хоть вмале надо помогать всем страждущим и немощным. А таких на Руси всегда немало.
Известно было, что в Ярославской губернии он раздал свои земли, имения родным и близким, чтобы не ссорились. А не много-немало общая их стоимость составляла 200 тысяч рублей. В свое время еще большее благодеяние совершил Федор Федорович, отдав бесплатно 500 десятин прибрежной земли «для надобностей» города Севастополя. А ведь эта земля была подарена ему императрицей Екатериной за блестящие победы. В общем, адмирал этим самым совершил царский подарок своему городу.
Особо всколыхнулось его милосердие в 1812 году. Взнос за взносом идут от него на армию, на раненых солдат, разоренным городам, на помощь в селах страждущим от разорения, бедствующим и не имеющим жилищ, одежды и пропитания. Он решил снять все деньги (подчеркнуто мною. – В. Г.), положенные им под проценты в Петербургской охранной кассе, и отдать на вспомоществование страждущим от разорения злобствующего врага. Он писал: «Я давно имел желание вси сии деньги без изъятия раздать бедной нищей братии, не имеющей пропитания. И ныне, находя самый удобнейший и вернейший случай исполнить мое желание, <...> полученный мною от Санкт-Петербургского опекунского совета на вышеозначенную сумму денег двадцать тысяч (не чета нынешним двадцати – В. Г.) билет сохранной кассы, писанный 1803 года августа 27-го дня под № 453 и объявление мое на получение денег, при сем препровождаю к Вашему сиятельству. Прошу покорнейше все следующие мне <...> деньги, капитальную сумму и с процентами за все прошедшее время истребовать, принять в Ваше ведение и <...> употребить их в пользу разоренных, страждущих от неимущества бедных людей».
Соседние темниковские помещики иногда относились с недоверием к добросердечию и творению блага для других, попросту говоря, благотворительности старого адмирала. Мог бы ведь жить в столице, Санкт-Петербурге, быть при царском дворе, получать новые блага, но почему-то оказался здесь, в глуши, богатство не бережет – раздает… Однако постепенно слава о его милосердии распространилась, стала устойчивой и все больше влияла на смягчение нравов и усиление благотворительности в помещичьих владениях и крестьянских домах, среди купцов и мещан. Да и не только в темниковском уезде, а на всей Тамбовщине и в соседних губерниях.
Последние годы жизни
Ушедший в отставку, на пенсию, на покой человек, занимавший большие посты, положения, звания, почти всегда теряется. Только что он был в центре событий, разговоров, внимания. Только что его сопровождали и окружали люди, соратники, друзья, доброжелатели, и вдруг – тишина, ехидство, безразличие. Как снова вернуть себя в жизнь, как вызвать со дна жизненного колодца усыхающие силы, прочистить ходы для родников жизнелюбия, интереса, возродить любовь к людям, ведь столько жестокого, уродливого, коварного видано в них? Не всем дано пройти этот последний жизненный отрезок с достоинством и честью. У одних кутежи, измены, ущербность, падения в молодости выпирают в старости физическими муками, дряхлостью, распадом чувств. У других наступает период всеотрицания, уничтожающего злословия, самосжигающего сарказма над всем происходящим без их участия. Третьи не теряют свою доброту, а наоборот, прирастают к Богу верой и молитвой. У таких, как Ушаков, не только сохраняется все лучшее. В них расцветает то, что было мало востребовано ранее, а вернее, совсем не востребовано: милосердие, добротолюбие, сердечность.
Седой адмирал не изображал из себя командира, не сверкал погонами и наградами. Он почти каждый день приходил в церковь, зажигал свечи у икон, тихо и незаметно вставал в правом ряду в конце храма и предавался молитве. Если совершалась Литургия, он следовал ее ходу, клал поклоны, повторял слова многих, известных ему молитв и песнопений, затем подходил к Кресту и так же тихо уходил после благословения настоятеля. Его часто просили остаться на скромную монастырскую трапезу. Он охотно принимал приглашения, слушал отрывки из жития святых, склонялся по окончании еды в молитве, повторяя: «…...не лиши нас и небесного Твоего царствия». И эта мысль о будущем Царстве вечном уже не оставляла его во все дни пребывания в Алексеевке Темниковского уезда на Тамбовщине, в трех верстах от Санаксарского монастыря. Там построил он на холме свой дом, из которого созерцал уединенную обитель, плывущую, как и ее «Святой Павел», в море житейском.
В «Русском вестнике», издаваемом Сергеем Глинкой, в 1817 году было помещено «Известие о кончине Адмирала Федора Федоровича Ушакова». Его современник из Пензы со скорбью писал о смерти военачальника: «К душевному сожалению всех тех, которые уважают славу и добродетели знаменитых соотечественников, 1 октября сего 1817 года скончался адмирал Федор Федорович Ушаков. Хотя жизнь его посвящена была трудам и службе на морях, но он дожил до 74 лет <...> Получив отставку, адмирал Ушаков поселился в поместье <...> После деятельной жизни сердце, животворное Верою, любит наслаждаться уединеньем. Кто жил для пользы общественной, тому приятно в преклонные лета жить с самим собою и с Богом. Вот для чего покойный адмирал для жительства своего избрал деревню, близкую к святой обители».
Его дом был открыт для всех жаждущих помощи, для ищущих успокоения, для бедных и убогих. Здесь, в отдалении от прежнего своего дела, он снова проявил высокий талант Человека и Гражданина, милостивца и благотворителя. Современник отмечал это в «Русском вестнике»: «Уклоняясь от светского шума, Ушаков не удалил сердца своего от ближнего. С какой ревностью служил он некогда Отечеству, с таким же усердием спешил доставлять помощь тем, которые прибегали к нему».
Это истовое моление было замечено всей братией монастыря. Даже через 12 лет после смерти Ушакова иеромонах Нафанаил в письме архиепископу Тамбовскому Афанасию сообщал: «Оный адмирал Ушаков <...> и знаменитый благотворитель Санаксарской обители до прибытия своего из Санкт-Петербурга около восьми лет вел жизнь уединенную в собственной своем доме, в своей деревне Алексеевке (расстояние от монастыря через лес версты три), который по воскресным и праздничным дням приезжал для богомоления в монастырь к служителям Божьим во всякое время, а в Великий пост живал в монастыре в келье для своего посещения <...> по целой седьмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неукоснительно, слушая благоговейно. B послушаниях же в монастырских ни в каких не обращался, но по временам жертвовал от усердия своего значительным благотворением, тем же бедным и нищим творил всегдашние милостивые подаяния в всепомощи. В честь и память благодетельного имени своего сделал в обитель, в Соборную церковь, дорогие сосуды, важное Евангелие и дорогой парчи одежды на престол и на жертвенник. Препровождал остатки дней своих крайне воздержанно и окончил жизнь свою, как следует истинному христианину и верному сыну святой Церкви».
Ушаков молился усердно, поминая ушедших из жизни своих соратников, родственников, случайно встреченных на дорогах людей, желал здоровья живущим и раздавал все, что имел, всем, кто приходил к нему с просьбой, кто тихо надеялся, кто безмолвно стоял с протянутой рукой на паперти.
Образ жизни Федора Федоровича, скромность, щедрая благотворительность делают его уже тогда почти святым для окружения, ему поклоняются, желают многих лет жизни. Искренними и высокими словами заканчивает современник свое слово памяти об Ушакове:
«Он довольно жил для Отечества, для службы и для славы; но бедные, пользующиеся неистощимой его благотворительностью, со скорбью и со слезами говорят: “Он мало жил для нас!..” Я не имел счастья быть свидетелем подвигов Ушакова, но я знал его добродетели, его благотворительность, его любовь к ближним: напоминание о том будет услаждать душу мою и руководствовать к добру. Имя адмирала Ушакова причислилось к именам знаменитых Русских мореходов, а добродетели его запечатлелись в сердцах всех тех, которые пользовались его знакомством в последние годы жизни его, посвященной Вере и благотворению».
В последние годы он все чаще и чаще пребывал в келье, оставаясь там по приглашению и согласию настоятеля. День, два, а то и всю седмицу, бывало, не выходил он из кельи: все молился, обращался к Всевышнему, просил вечного покоя, успокоения души и вечной памяти для отошедших в Царствие Небесное своих родителей, помня о дяде своем незабвенном Федоре, что позвал его сюда жизнью своей праведной, молитвой непрестанной.
Он молился о Богохранимой России, о спасении от бедствий и нашествия врагов, иноплеменников и иноверных, совершая молитвы против супостатов за Веру, царя и Отечество. Знал, что корабли его – существа неживые, но вспоминал их и просил для них благословения, как просят благословения и заступничества над домом. И конечно, молился за своих моряков, что доверяли ему свою жизнь, зная, что он их отец, командир, покровитель и заступник. Молился он и за соратников, офицеров своих, за своих верных капитанов, безгранично преданных ему, исполнивших его волю, служащих вместе с ним Отечеству Русскому, и все молитвы его были обращены к Богу, столь щедро оделившему его воинским и человеческим талантом, давшем ему возможность так служить православной Руси, чтобы не было за эту службу укора от народа нашего.
Так под прекрасным духовным знаком молитвы Благотворения и Милосердия закончилась жизнь великого адмирала.
2 октября 1817 года в соборной метрической книге Спасо-Преображенской церкви было записано: «Адмирал и разных орденов кавалер Федор Федорович Ушаков погребен соборне». В графе о летах красивой вязью выведено – 75, о причине смерти нетвердым почерком обозначено: «натуральною», «погребен в Санаксарском монастыре».
