Фундаментальное образование учит человека думать, а христианское воспитание — делать правильные выводы для жизни.
С начала 20-х годов XIX века до первых лет XXI столетия минуло около 90 лет. Период такой протяженности вмещает смену почти четырех поколений. Это мало для истории, но много для короткой человеческой памяти. Когда в 2007 году состоялось объединение Русской православной церкви и Русской православной церкви за рубежом, Патриарх Алексий/II назвал этот акт собиранием русского народа. Несомненно, это был акт действия Божией правды в нашей жизни, но совершен он был не без воли человеческой. Как формировалась эта воля, мы попытаемся ответить в нашей статье. Усилия людей, изгнанных из своей родины, а не ищущих, в какой стороне им лучше, сразу были направлены на строительство школы и внешкольных воспитательных учреждений при почти полном отсутствии условий и средств, и это говорит об их верности, национальном достоинстве и чести. Эти усилия принесли свой плод. Ведь фундаментальное образование учит человека думать, а христианское воспитание — делать правильные выводы для жизни.
Появление русской эмиграции за пределами России относится ко времени Первой мировой войны, когда в граничащих с Россией государствах обосновывались на постоянное жительство группы российских военнопленных. Однако массовый исход россиян с родной земли начался после октябрьского переворота 1917 года и гражданской войны 1917–20 гг.
Данные о численности эмигрантов, их политическом, профессиональном представительстве рознятся: в одних публикациях приводится количество эмигрантов от 400 тысяч человек, в других — до миллиона или даже 2–3 миллиона. Детской статистики по странам рассеяния не существует, и тут мы можем только гадать. В очерке «Судьбы эмигрантской школы», опубликованном в 1928 году, В. Руднев рассуждает таким образом: «Приходящееся на количество эмиграции в 400–600 тысяч человек число детей дошкольного и школьного возраста, если считать по обычным для России демографическим нормам, составляло бы не менее 150–160 тысяч. Для эмиграции, ввиду особых условий ее существования и большего числа среди эвакуированных холостого элемента (правда, за 10 лет уже успевшего обзавестись семьей) российские демографические нормы слишком высоки. Но даже понизив эти нормы эмиграции ровно вдвое, и то число эмигрантских детей в возрасте 5–18 лет придется признать равным 65–80 тысячам. Наконец, дойдя в нашей осторожности уже до крайних пределов, приняв эмигрантскую детскую норму всего лишь в одну треть российской и даже среднеевропейской, мы все же получим круглую цифру в 40–50 тысяч детей дошкольного и школьного возраста. Думается, средняя цифра в 50–60 тысяч приближается к действительной величине контингента детей в возрасте 5–18 лет в эмиграции».
Спасайте детей!
Множество задач встало перед вынужденными беженцами из своей страны — всю жизнь приходилось начинать сначала всем: старикам, которым оставалось немного жизни, зрелым людям в расцвете творческих лет, молодняку, оторванному от своих корней. К чести этих людей надо сказать, что решение задачи воспитания молодого русского поколения в изгнании говорит об их национальном самосознании и понимании путей сохранения национальной идентичности.
«Клич “спасайте детей” раздался во многих случаях еще на пароходах, увозивших русских беженцев, и иногда организовывались добровольные группы для занятий с детьми тут же, в укромном уголке на палубе английского или французского парохода. Тотчас же по прибытии на твердую почву под знаменем того же клича начинают объединяться случайно оказавшиеся вместе педагогические силы, организуются школы, дети разбиваются на группы, и начинаются занятия – от детских игр до астрономии и высшей математики. Занятия сплошь и рядом ведутся без всяких пособий, на голых камнях, часто без палаток, под палящими лучами солнца, так, например, как на острове Лемнос; но обоюдное рвение учащих и учащихся делает переносимыми эти трудности».
Падение последних белых фронтов на юге России подорвало надежду на скорое возвращение на родину. Перспектива жизни на чужбине поставила перед эмиграцией две неотложные задачи — спасти русских детей от почти неизбежной денационализации, создав русскую школу, и дать возможность российским студентам закончить образование. Как только русские беженцы ступили на чужую почву, при тягчайших обстоятельствах неустроенности и лишений, в 1920–21 гг. возникают общественные организации, ставящие целью заботу о детях. В Константинополе — Временный главный комитет Союза городов; во Франции, Чехословакии, Финляндии — Объединения земских и городских деятелей; в Эстонии и Латвии — Комитеты русских эмигрантов, в Польше — Русский попечительский комитет.
К концу 1921 года российская эмиграция уже располагала тремя группами школ, включая немногие закрытые учебные заведения, эвакуированные из России в полном составе. Таких школ было пять — три кадетских корпуса и два женских института.
Дети нуждались в школе, школа — в квалифицированных педагогах, педагоги — в профессиональной организации. В июле 1921 года в Белграде создается Союз русских педагогов. Еще оставалась надежда — когда-нибудь вернуться на родину и там строить свой прекрасный дом! Главной задачей Союз ставил сбережение русских педагогов «для строительства грядущей России». К 1923 году эмигрантские учительские объединения собираются в единый орган русских педагогов — Объединение русских учительских организаций за границей. Одним из первых мероприятий Объединения стала рассылка по всем странам рассеяния анкетных листов для обследования условий жизни и работы русского учительства в эмиграции. По полученным сведениям, к марту 1924 года за границей насчитывалось свыше 110 русских учебных заведений, из них — 90 школ среднего и начального уровней. И это за 3 года в условиях эмиграции! В дальнейшем количество русских школ уменьшается, хотя за пять лет число учащейся молодежи должно было бы возрасти: приютившие государства сокращают дотации на русские школы. Становится все более очевидным, что возвращаться русским некуда и они, увы, не временные поселенцы. Здравый смысл подсказывает реалистическое решение вопросов дальнейшей жизни. Беженские семьи стремятся обучать детей в местных школах, видя в этом средство приобщения детей к европейской культуре и практические выгоды, — эта школа сообщает знания и умения, которые не могут не пригодиться по возвращении на родину и в то же время облегчают нахождение заработка в эмиграции.
От дома в России до приютившей страны
В декабре 1923 года пятистам учащимся русской гимназии в Моравской Тшебове в Чехословакии (в этой гимназии училась дочь М. Цветаевой — Ариадна Эфрон) было предложено сочинение на тему «Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию». Никаких объяснений темы не было дано, и каждый писал, что хотел. Для выполнения работы было дано два часа, поэтому многие ученики ее не закончили.
В статье «Воспоминания 500 русских детей» В.М./Левицкий описал результаты этого своеобразного мероприятия. Авторам сочинений было от 6 до 22 лет. Треть их составляли девочки. По происхождению своему дети и молодые люди принадлежали к самым различным социальным слоям.
Детские воспоминания в основном касались трех важных тем: дом, Россия, семья; годы революции, гражданской войны; приютившая страна. В апреле 1924 года это же задание выполнили еще 200 учащихся других школ русской эмиграции.
Анализируя трагический жизненный опыт детей эмиграции, педагоги называют три группы фактов, оставивших след в детских душах.
Во-первых, это слом старого уклада жизни, разрушение устойчивого быта. То, что казалось «вековыми устоями русской жизни», бесповоротно распалось на их глазах. Отречение царя от престола, падение монархии не оставило равнодушными никого. Однако самым чувствительным для детей оказался перелом, который произошел в их личной жизни – расставание с родными и близкими, потеря «своей» школы. «Наш старый директор в новой школе мел полы. Старик математик пас коров, а нас учили какие-то дураки». Девочка 13 лет пишет, что отныне ей все стало казаться возможным.
Во-вторых, ужас гражданской войны: дети стали свидетелями самых жестоких убийств. Мальчик 12 лет пишет: «Я видел убийство большевиками и в тот же день сильно заболел. В бреду мне мерещился страшный большевик с кровавыми руками».
В другом сочинении ребенок рассказывает: «Видел я в 11 лет и расстрелы, и повешение, утопление и даже колесование».
Еще одно ужасающее признание: «За эти годы я так привык к смерти, что теперь она не производит на меня никакого впечатления».
Многие дети пережили в России голод, некоторые стали свидетелями людоедства. И если социальный слом потряс детские души, то виденные ими зверства перевернули понятия о добре и справедливости, которые прививались им с детства. «После победы большевиков мне захотелось умереть и не видеть этого мерзкого мира», — пишет шестнадцатилетняя ученица.
В-третьих, в памяти большинства детей запечатлелось, как покидали родину, в каких страшных условиях переселялись в другие страны. Почти все дети уезжали среди всеобщей паники. Многим пришлось быть свидетелями трагических сцен при посадке на пароход. Гимназисты передают в своих повествованиях ощущение бездомности и усиливающееся чувство Родины. «Мне казалось, что я никогда больше не увижу моей дорогой Родины, которую люблю всем моим сердцем, всей душой и без которой не могу жить». «Любовь и вера в Россию — это все наше богатство. Если и это потеряем, то жизнь будет бесцельной», — пишут в сочинениях ученики 8-го класса. Многие дети ревниво относятся к странам и людям, давшим им приют, не позволяя самим себе, как им кажется, «предавать» Родину даже в мыслях. «Вскоре мы уехали из Египта в Сербию. За эти два месяца я пережила много приятного, но все время чувствовала, что всему этому я была чужая и что родной Петербург с белым снегом и белыми ночами мне дороже всех прелестей юга». Эти дети побывали везде: «После Египта я жил в Париже, Стокгольме и Варшаве»; «Я пробовал в Бразилию ездить. Ехали месяц, пили воду с нефтью, на трубе пекли пышки. Папа заболел кровавым желудком, а я тифом».
О конце скитаний говорят без восторга, пессимизм, посеянный страданием, прорастает в сердце: «Я с радостью ухватился за последнюю надежду — окончить образование. И хоть здесь отдохнуть. Да, отдохнуть. Ведь жизнь прожита, и по сравнению с недавним прошлым все будет ничтожно и мелко».
Практически во всех сочинениях отчетливо прослеживается борьба «прошлого с настоящим». Отношение авторов сочинений к пережитому часто выражается как воспоминание, острота которого стихла, оставив лишь следы пережитого. Один из учеников так описал это чувство: «В сердце моем от прошлого осталась одна только немая большая боль». Другому забвение не далось: «Тяжелое затаилось в душе», — признается 17-летний ученик. Третий не хочет забыть: к прошлому тянется душа, ищет возможности погрузиться в него, находя в этом какое-то облегчение. Такое отношение преобладает у девочек, их сочинения чаще обращены к прошлому, тогда как у мальчиков они обращены больше к будущему.
Прошлое не отпускает детские души, навязчиво преследует и не дает тишины и покоя. Эти неотвязные воспоминания не позволяют жить настоящим, и это состояние уже почти на грани психического заболевания.
Стремясь осмыслить пережитое, некоторые дети обращаются к религии. «Бог не так жесток, и я каким-то чудом попала опять в гимназию», — пишет ученица
8-го класса. Ученик 17 лет: «Лучший день в моей жизни настал, и со мной было так, как бывает, когда душа сближается с Божеством — овладевает неописуемая радость, душа просветляется».
Многие педагоги, работавшие с детьми в эмиграции, также приходили к выводу о религиозном осмыслении всего произошедшего. В.В. Зеньковский писал в комментарии к статье «Воспоминания 500 русских детей»: «Великое пережили эти дети, и лишь в новом великом может расправиться их душа, освободиться от тяжести, ее обременяющей, творчески восторжествовать над всем, что видели их глаза. Они слишком много видели… чтобы великому и жуткому их опыту дать нормальный творческий выход».
Творческий выход
Выход необходимо было искать ради блага обделенных счастьем детей, и найти его могли только неравнодушные и деятельные взрослые. В 1927 году в Париже при Богословском Институте был учрежден Религиозно-Педагогический Кабинет. Первоначальной целью Кабинета стало объединение подрастающего поколения россиян в эмиграции. Кабинет просуществовал, судя по его публикациям, до 1961 года. Работа Кабинета во многом была связана с именем В.В. Зеньковского — известного русского философа и богослова, а также с именами С.И. Четверикова, И. Лаговского, А.Ф. Шумкина, С.С. Шидловской (в замужестве Куломзиной), В./Руднева, Л. Липеровского, Н. Федорова, Г./Бахрушина.
Педагоги стремились к созданию современной педагогической системы в православной традиции. Сотрудниками Кабинета разрабатывался проект новой религиозной педагогики и школы. Проект задавал строго православное направление педагогической деятельности и не сбрасывал со счета возможности служения своей родной стране: «Мы являемся противниками интерконфессиональной школы — фактическое религиозное преподавание, ограниченное рамками общехристианского учения, обедняет религиозное преподавание до крайней степени. <…> Для детей и подростков чрезвычайно важна конкретная религиозная жизнь, включающая и быт, и связь с Церковью. Особенно в православии, с богатством культуры и полной церковной жизнью уместиться в рамки интерконфессиональной школы было бы совершенно невозможно — и если бы приходилось выбирать, то мы предпочли бы нейтральную школу интерконфессиональной. Тем более неуместны в будущей России интерконфессиональные школы, которые или понижали бы религиозное самосознание детей, или, наоборот, привносили бы в школьную обстановку отзвуки борьбы, что совершенно неуместно… Обществу должна быть обеспечена возможность конфессионального или нейтрального отношения к религиозному воспитанию детей».
В планах новой религиозной школы во главу угла ставился вопрос о возврате ребенка к семье и национальности. В условиях кризиса семьи в эмиграции особое внимание было привлечено к проблеме интерната и лагеря. «К проблеме интерната надо относиться с большой осторожностью. Интернат — слишком закрытое учреждение со слишком определенным составом лиц. Утопично думать, что школа может исправить жизнь. В теперешней обстановке лучшим средством для воздействия на молодежь надо признать лагерь».
Своеобразен подход сотрудников Кабинета к национально-патриотическому воспитанию: «Национальное воспитание осуществляется лишь через уяснение религиозного смысла чувства Родины… Пути воспитания национального чувства идут лишь через общее развитие духовной жизни, а не через обрядовую религиозность».
Особое внимание сотрудников Кабинета было обращено на проблему утраты национальности в рассеянии. Проблема денационализации наиболее отчетливо выразилась в уклонении детей эмиграции в две крайности — или потеря чувства принадлежности к русской культуре, быту, традициям, или идеализация всего, что связано с прежней Россией. В первом случае дети быстро ассимилировались к окружающей обстановке, утрачивая ощущение родины, чаще всего вне русской школы и особенно вне воздействия родной семьи.
Вторая категория детей — ученики русской школы и особенно живущие в русских интернатах. Обстановка, окружавшая этих детей, побуждала жить, главным образом, воспоминаниями о России и зачастую подогревала наболевшие и оскорбленные патриотические чувства. Педагоги осознавали, что решение этой проблемы возможно только в контексте общекультурного воспитания, чтобы дети не замыкались в национальной самодостаточности, что помешало бы им усвоить все, что есть ценного в западной культуре.
В очерке «Судьбы эмигрантской школы» В. Руднев так описывал положение русских в эмиграции: «Полумиллионная российская эмиграция, внешне распыленная среди других, а внутренне разделенная всяческими противоречиями, все же представляет собой некоторое органическое целое. Она объединена не только единством происхождения, но и общностью трагической судьбы, она в массе своей не перестает чувствовать себя нераздельной частью русского народа и только в воссоединении с ним мыслит свою будущую судьбу.
Всякая сколько-нибудь значительная национальная группа, оказавшаяся в аналогичных условиях, будь то эмиграция, национальное меньшинство или временно утратившая государственное бытие народность, — под угрозой гибели находит в себе самой духовные силы для борьбы за утверждение своей национальной особенности. У русских эмигрантов такой же инстинкт национального самосохранения, как у армян, евреев, поляков или чехов».
Одним из путей укрепления национального единства русской эмиграции была забота о детях. В 1924 году в Праге состоялись два педагогических совещания, посвященные методам внешкольной работы. Участники совещаний рассмотрели длинный список конкретных мер: учреждение воскресно-четверговых курсов по национальным предметам при лицеях и русских церковных приходах; обустройство детских домов и клубов, детских библиотек; издание детского журнала; проведение тематических чтений по русской истории и литературе, детских праздников; создание кружков по изучению России — музыкальных, фольклорных, театральных; выезд в летние лагеря и колонии при монастырях.
Выполнение этих задач предполагало наличие организации, способной взять на себя заботу о практической постановке внешкольного культурного воздействия на молодежь. При этом никаких формально обязательных решений, обладающих принудительной силой для эмигрантской молодежи, не существовало. Речь могла идти лишь о моральном авторитете организации, на чей призыв добровольно предоставлялись бы силы и средства.
Русское Студенческое Христианское Движение
На роль такой организации претендовало Русское Студенческое Христианское Движение (РСХД), родившееся в 1923 году при активном содействии и материальной помощи Христианского Союза Молодых Людей (ИМКА) и Всемирной Христианской Студенческой Федерации. РСХД так определило свои задачи: «Русское Студенческое Христианское Движение за рубежом имеет своею основною целью объединение верующей молодежи для служения православной церкви и привлечение к вере во Христа неверующих».
На первом организационном съезде в 1923 году в Пшерово (Чехословакия) было определено, что, не будучи церковной организацией, канонически входящей в церковный организм, Движение будет являться объединением мирян и иметь в своем составе духовенство. Это не означало никакой отдаленности Движения от церковной власти, но отвергало в то же время и прямую подчиненность ей.
С момента зарождения Движения в нем приняли активное участие С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, А.В. Карташев, С.Л. Франк, Н.Е. Трубецкой, под свое покровительство принял Движение митрополит Евлогий. На съездах и конференциях РСХД решались вопросы организации работы Движения. Движение признавало приоритет приходской деятельности. Вместе с тем участие в жизни прихода не являлось обязательным. Членами РСХД становились многие «отдаленные» от Церкви молодые люди, зачастую неверующие. Многие «движенцы» лишь через участие в мероприятиях РСХД пришли в Церковь, многие благодаря РСХД вернулись в нее.
Четкое осознание конечных целей воспитания как религиозной задачи позволило выработать главные ориентиры педагогики. Обязательная связь воспитателей с церковными приходами, участие воспитанников в приходской жизни явились важнейшими условиями религиозно-воспитательной деятельности эмиграции. Общение священнослужителей с детьми в воскресно-четверговых школах, в летних лагерях, на конференциях и съездах Движения сыграло важную роль в освоении подрастающим поколением русской эмиграции христианского вероучения и православных традиций русской культуры. Иерархический подход к воспитанию, заключающийся в подчинении всех сторон жизнедеятельности ребенка религиозному началу, был отличительным признаком воспитательной системы русской эмиграции, выигравшей соревнование с другими воспитательными системами в условиях жизни в инокультурной среде.
