Алексей Иванович Соболевский — выдающийся русский ученый-славист, чьи научные интересы нашли яркое выражение во многих областях филологических знаний. Он был знатоком словесной культуры в самом широком смысле этого слова и оставил яркий след в истории русского и славянских языков, диалектологии, истории и этнографии, палеографии, народного творчества; он был открывателем, издателем и комментатором памятников церковнославянской и древнерусской письменности. Но более всего в лингвистическом отношении он работал с древними текстами, был четким фактографом языковых явлений и всегда опирался на данные, проверенные годами кропотливой работы.
Алексей Иванович Соболевский родился 26 декабря (по старому стилю) 1856 г. в Москве в семье чиновника. Он окончил 1-ю Московскую гимназию, поступил на историко-филологический факультет столичного университета, где учился у таких корифеев отечественной науки, как Ф.И. Буслаев, Ф.Е. Корш, Ф.Ф. Фортунатов и др. По завершении университетского курса А.И. Соболевский работает над диссертацией по русской грамматике. Дальнейшая деятельность ученого была связана с Киевским и Харьковским университетами. С 1888 по 1908 г. А.И. Соболевский заведовал кафедрой русского языка и словесности С.-Петербургского университета, где читал лекции по старославянскому языку, истории русского языка и диалектологии, палеографии. В 1893 г. его избирают членом-корреспондентом Императорской АН по Отделению русского языка и словесности, а в 1900 г. — действительным членом АН. В 1908 г. А.И. Соболевский вышел в отставку и вскоре переехал в Москву, где продолжал свою педагогическую и научную работу.
А.И. Соболевский был избран членом-корреспондентом Белградской и Софийской академий наук и состоял во многих столичных и провинциальных исторических, археологических и филологических обществах и комиссиях. По данным его фонда в РГАЛИ, ученый занимался и благотворительной деятельностью.
Первый опыт истории русского языка
В 1888 г. А.И. Соболевский выпускает первый опыт систематического изложения истории звуков и форм русского языка под заголовком «Лекции по истории русского языка», которые переиздавались при его жизни три раза. По словам А.А. Шахматова, «выход Лекций является едва ли самым видным моментом в истории нашей науки после появления Исторической грамматики Буслаева». В этой работе содержатся и важные диалектологические наблюдения А.И. Соболевского, который, например, полагал, что «русский язык в значительной части своих черт, звуковых и формальных, был уже тем, чем он является в наши дни. После этого времени к числу особенностей русских говоров не прибавилось ничего важного, точно так же ничего и не убавилось. Изменения произошли только в территориальном расположении разных частей русского языка».
Одним из первых А.И. Соболевский начал преподавание систематического курса истории русского литературного языка в вузах. И здесь он пошел дальше своих современников, обогатив этот курс большим количеством редких данных, извлеченных из рукописных источников XI—XVII вв., и по-новому сформулировав концепцию молодой науки. А.И. Соболевский впервые в таком объеме вводил «утилитарные» тексты, которые, по его мнению, заслуживают не меньшего внимания, чем канонические церковные, и анализировал административный язык, придавая ему особое значение.
Он подметил и такую любопытную особенность делового языка домонгольского периода: «Им пользовались не одни светские лица, но и духовные, и потому иногда из-под пера выходили произведения и на церковнославянском, и на русском языке». Он впервые четко говорит о наличии в Древней Руси домонгольского периода местных деловых языков, создававшихся на русской основе и имевших свои региональные особенности: «Деловой документ, писавшийся в Киеве, писался на киевском говоре; деловой документ, выходивший из Новгорода, писался на новгородском говоре. Короче: в деловой письменности было столько чисто русских языков, сколько было говоров». Этот курс сохранился в собрании ученика А.И. Соболевского Н.Л. Туницкого и был обнародован впервые только в 1980 г. Но до сих пор эта небольшая по объему книга остается авторитетнейшим пособием по истории русского литературного языка, сокровищницей подлинных фактов, генератором новых идей.
Еще одной областью, в которой А.И. Соболевский продолжал лучшие традиции отечественной науки, была славистика. Он начинал как автор статей об отдельных словах: «Славянское миса» (1884) и «Славянское тысяча» (1885).
Даже небольшие по объему статьи и заметки А.И. Соболевского уже были открытием. Такова, например, его работа о церковнославянских стихотворениях IX—X вв. В ней ученый приводит редкие рифмованные тексты древнего времени, «азбучные молитвы» XV—XVI вв. Или краткое сообщение о «Грамматике» И. Ужевича 1643 г. По мнению А.И. Соболевского, «это грамматика юго-западно-русского литературного языка XVII века, той смеси белорусского и польского языков, на которой писались в XVI веке в литовско-русском государстве документы, а в XVII веке в Южной Руси литературные произведения. Старая Москва знала этот язык под именем “белорусского”».
Что такое церковнославянский язык?
Пристальнее всего А.И. Соболевский всматривался в историю церковнославянского языка и его памятников. В книге «Древний церковнославянский язык. Фонетика» (1891) он ставит и решает такие задачи, как: что такое церковнославянский язык и каковы его источники? Отвечая на первый, пожалуй, самый важный вопрос, он дает такое объяснение: «…церковнославянский язык в своем основании есть не что иное, как солунский говор древнего болгарского языка, говор, может, быть с течением времени вымерший, может, быть, сохраняющийся доныне в остатках, в смешении с другими болгарскими говорами, в местах около родины Кирилла и Мефодия».
В славистике он выходил за рамки этой науки, понимая ее значительно шире: так, его глубоко интересовали проблемы происхождения и взаимодействия славянских наречий, а также этнолингвистические, топонимические и этимологические исследования. Ими он особенно плодотворно занимался в последнее десятилетие. Вот пример работы А.И. Соболевского с текстом этимологического словаря Э. Бернекера и самим материалом, обнаруживающий редкий дар ученого излагать сжато и ясно. Такие комментарии и сейчас не лишены актуальности и показывают большую эрудицию:
«Малина — ‘кустарное растение с длинными и тонкими ветками, с алыми (всего чаще) ягодами’. Бернекер связывает это слово со словами, означающими черный цвет или что-ниб. черное, темное. Без надобности. Сл. название куста должно быть связываемо с лат. malus ‘шест, мачта’
(по веткам)».
Не менее поучительны этнолингвистические зарисовки «скифов» — попытка А.И. Соболевского найти прародину славян, объяснить причины миграции населения России и Украины, дать характеристику словесной «симфонии» топонимов. Там и Черное море, Пантикап и Керчь, Бескид и Ящад и др. В этих очерках разбросаны интересные археологические и языковедческие наблюдения над названиями жилых мест, озер, рек, океанов.
Деятельность А.И. Соболевского на ниве славистики получила высокую оценку учеников. Один из них, академик Б.М. Ляпунов, так охарактеризовал А.И. Соболевского: «Алексей Иванович не только был начитан, знал прекрасно и современное ему состояние филологических наук… и изучил источники для пополнения и исправления накопленных до него сведений; он, кроме того, сверх своей колоссальной эрудиции, обладал редким даром интуиции, сметливости, умением быстро ориентироваться в громадном печатном, рукописном материале и выбирать из него самое существенное, самое характерное. Метод его исследований рукописного материала был таков, что его нельзя рекомендовать ученому средних способностей… Редкие способности научного исследователя Алексей Иванович соединял с краткостью и деловитостью изложения».
Соболевский-славист не был просто кабинетным ученым, а страстным исследователем и публицистом. В одной из работ он предлагал прогрессивную, но так и не осуществленную реформу славяно-русского образования в университетах России. Ученый с болью воспринимал происходящее и сочувственно писал: «Общее состояние нашей высшей школы, как бы она ни называлась (университет, духовная академия, женские курсы), давно уже печально. Лекционная система, за которую упорно держатся преподаватели в этой школе, устаревшая и в Западной Европе, но там понемногу реформируемая, — ведет русскую высшую школу к полному разложению. Отсутствие обязательности занятий в одних случаях, всякие послабления и снисхождения в других приучили русскую учащуюся молодежь пренебрегать самым посещением высшей школы и переносить всю работу по усвоению элементов науки на короткий экзаменационный период».
Верный историческим корням
А.И. Соболевский был знатоком старославянских и древнерусских памятников. Его исследования носили не только лингвистический характер, он изучал текст во всей совокупности его граней: и как факт языка, и как историческое событие, и как культурный феномен. В этом смысле показательны работы ученого по палеографии — науке, занимающейся «древлеписанием». Его перу принадлежит самый фундаментальный из имевшихся на то время трудов в этой области — курс «Славяно-русской палеографии» с широким привлечением памятников разных жанров и эпох, богатыми иллюстрациями и — главное — своей концепцией. Опыт Соболевского-палеографа бесценен еще и в другом отношении: он собрал и обработал огромное количество рукописей, систематизировал материал, включил его в историко-культурный контекст эпохи, описал разные школы письма в славянских странах, доказал, что русские и их предки в эпоху Средневековья и ранее не были безграмотны (а такое обывательское мнение тогда часто бытовало даже в просвещенной среде).
А.И. Соболевский профессионально интересовался также древнерусским искусством, славянскими божествами, старинной поэзией, историей просвещения на Руси, древней и новой литературой, фольклором. Ему принадлежит фундаментальное издание «Великорусских народных песен». Во всех указанных областях его исследовательский талант выразился ярко и неподражаемо.
Так, например, Гоголя он рассматривает в связи с историей русской этнографии и касается тем самым очень непростого вопроса о западном влиянии в Малороссии. А.И. Соболевский и здесь остается верным традициям и историческим корням, некогда объединявшим народы:
«Василий Гоголь пользовался дома великорусским языком. На нем вели переписку он и жена с детьми, роднею, знакомыми. Великий Гоголь вырос на этом языке: великорусский язык, как теперь принято выражаться, был его “материнским” языком.
Если мы пожелаем дать нашему Гоголю этнографическое определение, мы должны будем назвать его просто русским, сыном единой пространной России, без разделения на местные разновидности.
Отсюда понятна у Гоголя любовь к великорусам и малорусам одинаково».
Он первый высказал обоснованное мнение по поводу сношений русских с иностранцами, которое шло в разрез с официальной трактовкой этого щекотливого вопроса. «У нас господствует убеждение, — писал он в главе «Западное влияние на литературу Московской Руси XV—XVII веков», — что Московское государство XV—XVII веков боялось иноземцев и было как бы отгорожено от Западной Европы стеною до тех пор, пока Петр Великий не прорубил в Европу окна». Данной проблеме посвящен объемный труд ученого, где собраны и прокомментированы выписки из литературных памятников XIV—XVII вв., показывающих, что переводной характер многих письменных источников свидетельствует об активных и непосредственных контактах русских с иностранцами в области культурного строительства государства.
Очень ценны наблюдения А.И. Соболевского над степенью образованности людей в Московской Руси того же периода. Он говорит, в частности, о таком явлении, как равенство (!) образования, «соединявшее все сословия допетровской Руси в одно целое», которое существовало вплоть до конца XVII столетия. А.И. Соболевский пишет: «…образованность для всех сословий во всех отношениях была одна и та же. И княжеский сын, и поповский, и крестьянский учились в одни и те же годы одному и тому же по одним и тем же книгам, часто у одних и тех же учителей, и достигали в школьном образовании приблизительно одного и того же — уменья читать и писать».
Есть еще одна научная проблема, которая проходит красной нитью почти во всех его работах. Мы имеем в виду этнографию. Она воспринималась им не просто как наука со своим инструментарием, а сфера пограничных исследований, без которой невозможно проникнуть в славянские древности, познать историю и топонимию родного края. И здесь он был не только хладнокровным статистиком, историком народного быта и культуры, а общественным деятелем, мудрым политиком, верившим в единую Россию. Из трудов А.И. Соболевского этого цикла особо выделим одну брошюру — «Русский народ как этнографическое целое», напечатанную во Львове в 1911 г. В ней он дает характеристику народов, проживающих на территории России: поляков, немцев, татар, русских и др. Он между прочим замечает, что «русский народ нигде не называет себя великорусами, малорусами или белорусами; эти этнографические названия принадлежат науке и употребляются только образованными людьми». Интересны наблюдения А.И. Соболевского над процессами сближения отталкивания русских и украинцев. Так, он пишет: «Малорусы держатся крепко за свой язык и свои бытовые особенности. Столетие соседства малорусов с великорусами не превратило их в великорусов; полной ассимиляции не последовало, но начало ей положено». И далее (какой колоритный сюжет!): «Причина медленности в ассимиляции заключается не столько в различии языка, сколько в различии особенностей быта и обряда. Крестьянин малорус не выдаст дочери за своего соседа крестьянина великоруса только потому, что при этом свадьба должна быть совершена не по дедовскому малорусскому обряду, а по другому великорусскому: “свои будут смеяться”». А.И. Соболевский касается здесь и политических проблем, например, говорит о украинофильстве и его стремлении к «освободительному движению». Главная же особенность любой народности, по мнению ученого, — язык, который охватывает огромное пространство и позволяет везде чувствовать «себя среди своих». Иное — в Европе: «Немцы, например, в разных местах немецкой территории (в Германии, Австрии и Швейцарии), несмотря на все усилия превосходной немецкой школы, остаются при своих говорах, и немец из-под Гамбурга не понимает немца из Вестфалии, а немец из Вестфалии не понимает немца под Цюрихом или под Веной».
Приведем в заключение слова крупнейшего этнографа, последователя А.И. Соболевского – Д.К. Зеленина, который в статье, посвященной памяти ученого, так охарактеризовал его вклад в этнографию:
«А.И. Соболевский был не только выдающимся историком языка и литературы, не только диалектологом, палеографом, славяноведом-филологом и археологом, но он был также и редким у нас специалистом по топонимике и особенно — этнографом. Этнографом не только в общем значении этого слова — знатоком народной жизни, но и в тесном смысле — этнографом-специалистом, посвятившим целый ряд своих специальных научных работ различным отделам той дисциплины, которая прежде носила наименование “русской этнографии”, а теперь — “этнографии восточных славян”».
В краткой статье невозможно отразить все грани исследовательского таланта и жизненного темперамента А.И. Соболевского, который, без сомнения, был очень неоднозначной фигурой того времени.
Но нельзя не сказать — и это особенно поучительно — об общественной позиции ученого и его твердой вере в прежние идеалы, разрушенные смутным временем 1917—1918 гг. А.И. Соболевский на протяжении многих лет состоял активным участником славянского движения не только в области филологических контактов — он участвовал и в политических мероприятиях. Так, есть многочисленные отклики А.И. Соболевского на события в славянских странах и приглашения принять участие в работе того или иного заседания, съезда и т. д. Стоит заметить, что он являлся членом одной из первых русских национальных организаций «Русское Собрание». Его позиция не раз звучала с трибун монархических съездов и собраний Союза Русского Народа. По данным современных интернет-изданий, «в 1910 г. за его монархические выступления и публикации [Соболевский] был обвинен либеральной профессурой и студентами в клевете, ему пришлось судиться, и хотя суд оправдал Соболевского, он вынужден был уйти из Петербургского университета и перебрался в Москву».
«Отставленный» отдел
В первые месяцы и годы советской власти А.И. Соболевский испытал на себе весь трагизм случившегося. Его академическая квартира в Петрограде была опечатана; только неимоверные усилия А.А. Шахматова, лично руководившего работами, ездившего с «ломовым подрядчиком» за библиотекой А.И. Соболевского, позволили частично сберечь уникальное собрание ученого. Но, вероятно, его политическая деятельность и непримиримая позиция в прежние годы не остались без внимания большевиков: «…летом 1918 г. [Соболевский] был арестован, от расправы его спасло только заступничество ученых. Однако «дело Соболевского» продолжало числиться за ревтрибуналом. Есть сведения, что Соболевский подвергался репрессиям и незадолго до своей кончины».
Общественную ситуацию тех лет пронзительно рисует письмо академика В.М. Истрина А.И. Соболевскому 1918 г.:
«Как Вы поживаете и чувствуете себя? Пребываете ли в забытьи или готовите какую-нибудь работу, пользуясь длинными каникулами, и надеетесь на восстановление научных интересов? Мы же пережили немало тревог с 17 по 27 янв<аря> <…>Пришлось спасаться в житных подвалах. Один из наших соседей настолько пострадал, что через несколько дней скончался». И далее: «Оправилась ли Москва после разорения? Как же <…> Вы не уберегли патриаршей ризницы при существовании в наличности патриарха? Были ли Вы у него? Как московские архивы и библиотеки?»
В письмах А.А. Шахматова А.И. Соболевскому сообщается и о делах, которые, несмотря на все невзгоды, для них — поколения истинных ученых-интеллигентов и патриотов своей страны — были первоочередным делом.
В непростые для ученого 1920-е годы он не прекращал письменного общения с коллегами и учениками, которые нередко просили о помощи, рассказывали о своих судьбах, искали научного покровительства. Среди корреспондентов А.И. Соболевского были многие известные ученые: Е.Ф. Будде, М.Н. Сперанский, Н.М. Фасмер, С.П. Обнорский, А.М. Селищев, Б.М. Ляпунов, Д.К. Зеленин и др.
Для А.И. Соболевского, «отставленного» от дел и находившегося не в лучшем положении в первые годы советской власти, было принципиально важно сохранить накопленные годами материалы. И самое ценное из них, пожалуй, это выписки с фрагментами текстов разных жанров XV—XVII вв. для предполагавшегося проекта по подготовке к изданию древнерусского словаря. Его справедливо вместе с академиком М.Н. Сперанским называют основателями Картотеки Древне-русского словаря.
А.И. Соболевский предпринимал попытки сбора материалов и для других лексикографических начинаний, которые, к сожалению, остались незавершенными. Всего же за пятидесятилетнюю деятельность на ниве историко-лингвистической науки он опубликовал более 450 работ. Многие из них стали доступны широкому читателю только сейчас.
Своими сокровенными симпатиями, терзаниями и сомнениями, душевными переживаниями он мог поделиться только с самыми близкими людьми, и прежде всего — с матерью. С ней на протяжении нескольких десятилетий он переписывался вплоть до трагических событий 1917 г., когда ее не стало.
А.И. Соболевский трепетно относился к изучению истории своего рода: хранил письма деда и документы еще более древних времен, имевших отношение к генеалогии собственной фамилии. Много нераскрытого таят в себе эти и другие материалы, находящиеся в фондах личного архива ученого (ф. 449) в РГАЛИ и других, пока еще не исследованных собраниях.
Символично, что Алексей Иванович Соболевский скончался в день прославления равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, просветителей славянства, 25 мая 1929 г.
Известно и где А.И. Соболевский был похоронен: на Ваганьковском кладбище, совсем недалеко, за церковью Воскресения Словущего, справа, около центральной аллеи он нашел свой последний приют. Там покоится прах его родителей, самого Алексея Ивановича и его брата С.И. Соболевского, известного филолога-классика.
В памяти всплывает фрагмент из чудом сохранившегося и прочитанного когда-то письма одного из самых ярких славистов XX в. — Григория Андреевича Ильинского. Он вспоминал, что великий ученый ушел тихо, почти безвестно; в последний путь его пришли проводить только самые близкие ученики, и то немногие, «в газетах не было даже объявления об его смерти и ни строки о заслугах красы и гордости русской науки: странно, что не было даже венка от Академии Наук».
Нестора славянских филологов не стало.
