Ольга Герасимовна Козлова, кристаллограф, доцент, более 40 лет проработавшая преподавателем на кафедре кристаллографии и кристаллохимии МГУ им. М.В.Ломоносова
– Ольга Герасимовна, годы вашего детства пришлись на страшное время войны, причем вы – девочкой – оказались чуть ли не в самом ее пекле: ваше село находилось непосредственно под Сталинградом, связанным с самой кровавой страницей в истории Великой Отечественной войны…
– Несмотря на тяжелые годы, которые выпали на время моего детства и юношества, я считаю, что судьба всегда благоволила ко мне. Я родилась в 1927 году в семье зажиточных крестьян. Наверное, для нас все закончилось бы очень страшно, если бы мои родители не сдали все свое накопленное, нажитое долгим трудом имущество государству – причем совершенно добровольно, со смиренным чувством правильности и необходимости такого поступка. А зажиточность проистекала исключительно от большого трудолюбия. Семья была огромная: я была последним – десятым ребенком (правда, трое детей умерли в раннем детстве). В 1930 году мы переехали из Воронежской области в Сталинградскую. Повторяю, что только трудолюбие обеспечивало нам какоето сносное существование. И эти годы, несмотря на все невзгоды и лишения, остались в моей памяти как исключительно благотворные: в нас воспитывали только благие чувства и такие понятия, как «патриотизм», «нравственность», «чувство долга и ответственности», «любовь к труду» были для нас не пустым звуком.
Итак, мы оказались под Сталинградом, в прифронтовой полосе, и вкусили всю горечь этого несчастья: в 1942 году погиб мой отец – в окопах, в нескольких метрах от того места, где пряталась от бомбежки вся наша семья. Четверо моих братьев воевали. И мы – девочки (в том числе – и старшая сестра с ребенком, которые были эвакуированы к нам из Москвы) – остались с мамой перед лицом страшной реальности. 1942–1943 учебный год – год Сталинградской битвы – был мною пропущен: школу разбомбили немцы еще летом 1942-го, ведь именно здесь – на станции Себряково, где мы жили, – пролегал основной железнодорожный путь, по которому с севера на фронт подвозились боеприпасы. Таким образом, наше село стало основной мишенью вражеских бомбежек.
Поскольку учебы не было, оставалось только трудиться. Я и мои сверстники – 14–15-летние мальчики и девочки – как могли, участвовали в поддержании хозяйства. Нам приходилось перелопачивать зерно, которое находилось в нескольких амбарах при станции. Помню, как от одного из разрушенных амбаров исходил запах тлеющего зерна, а мы сидели в другом и спасали драгоценные остатки запасов от той же участи. При нашей станции был элеватор, я трудилась и там – проверяла подвозившееся из соседних деревень зерно. Все эти работы проходили в сопровождении постоянного страха очередных налетов и бомбежек.
Интересно, что при всех этих страхах жизнь – с юношескими радостями и забавами – не проходила мимо. Были и взаимные, еще детские, симпатии между мальчиками и девочками, были обычные девичьи тайны и первые свидания. Война войной, а жизнь продолжалась.
В сентябре 1942 года бомбы разрушили наш дом, и мы вынуждены были покинуть родное село. Мы решили перебраться на соседний хутор, в 25 километрах от станции. Это решение было вызвано еще одним печальным событием: 25 сентября погиб отец, и нам нужно было перевезти его тело в более безопасное место, чтобы предать земле. Гроб погрузили на телегу и отправили с сестрой, а мне пришлось идти пешком – с коровой. Трудность такого перехода заключалась в том, что путь лежал между зенитками, располагавшимися повсюду вокруг села и станции. Естественно, постоянно слышалась стрельба, и было очень страшно, особенно корове, которая все время норовила ко мне прижаться и чуть было меня не задавила. Помню провожающие нас сочувственные взгляды солдат…
А потом была зима. Тяжелейшая, с небывалыми 40-градусными морозами, о которых потом с ужасом вспоминали немцы. Жили мы впроголодь и трудились не покладая рук. Чтобы прокормить корову, подбирали неубранные стога. При этом угрожала другая опасность – волки. Пожалуй, это самое страшное воспоминание детства: часто приходилось ездить за продуктами, которые тогда выдавались пайками. Эта обязанность обычно была возложена на меня. Никогда не забуду этот ужас, когда мы с сестрой шли с санками через заснеженную темную степь и вдруг почувствовали чьето присутствие. Это были волки, которые неотступно шли за нами. Эти горящие волчьи глаза из темноты то тут, то там навсегда остались в моей памяти. Что было делать? Идти и молиться. И волки отстали.
Вообще, война, как и всякая смертельная опасность, – это особая ситуация, когда мобилизуются не только силы человека, но и его вера. Правду говорят, что в окопах нет атеистов. Молились все…
Конечно, в те времена открыто проявлять свою веру боялись. Но тем не менее в моей семье всегда молились перед едой, утром и вечером. Храмато как такового в нашей округе не было: был дом, куда приходил священник и где иногда можно было исповедоваться. Со мной это время от времени случалось. Бегала потихоньку, втайне от окружающих, но по наущению родителей. И вера мне помогала: все мои опасные вылазки сопровождались молитвой. Както я отправилась на соседнюю станцию за продуктами и запрыгнула в товарный поезд, чтобы не идти пешком. В вагон уже набилась целая толпа, и внезапно появился мужчина, который принялся всех высаживать. А я сидела и читала «Отче наш». Не знаю, по каким соображениям, но он меня не тронул. Наверное, именно тогда я молилась как никогда.
А занятия в школе возобновились на следующий год после окончания Сталинградской битвы. Мы вернулись на наше пепелище: фундамент – это все, что осталось от родного дома. Пришлось его строить заново… Но зато этот год осветился неожиданной радостью: возобновились занятия в школе, и я пошла учиться. Учиться я любила. И нам – школьникам – невероятно повезло: поскольку в наше село были эвакуированы учителя из западных районов, то нам выпала честь учиться у прекрасных преподавателей, подлинных служителей своего дела. С особенной теплотой и благодарностью я вспоминаю учителей физики и математики. Им я обязана выбором моего будущего научного пути, ведь именно в эти годы я стала серьезно заниматься физикой. И когда настало время задуматься о моей дальнейшей судьбе, то вопреки семейным крестьянским традициям, но с материнского одобрения, я приняла решение: ехать в Москву и поступать ни много ни мало в МГУ. Несмотря на то, что моя мама была безграмотной, она очень заботилась о нашем образовании. Поэтому мое решение не только ее не смутило, но и вызвало искреннее уважение. Вспоминая о том, как меня снаряжали в Москву, мы с сестрой всегда смеялись: для этой поездки пришлось продать корову! Это был голодный 1946 год, когда хлеб получали по карточкам – 550 граммов на человека.
Поскольку я была далека от реальности, то подала заявление не куда-нибудь, а на физический факультет. А это, повторяю, был 1946 год – год Курчатова, атомной бомбы, когда физика стала особенно популярной, и все, включая демобилизованных ребят, стремились на физический факультет. Конкурс был такой огромный, что в приемной комиссии решили принимать заявления лишь у тех, кто не нуждается в общежитии. Мне пришлось забрать документы и искать другое пристанище: я подала заявление на геофизическое отделение геологического факультета МГУ. Туда я и поступила. По истечении двух курсов я выбрала узкую специализацию – кристаллографию, с которой впоследствии и связала всю свою профессиональную деятельность: сначала работала в лаборатории по выращиванию кристаллов, а потом поступила в аспирантуру, и с тех пор так и осталась в университете. Защитила диссертацию по росту кристаллов, а потом, будучи доцентом, создала свои собственные курсы.
– Ольга Герасимовна, ваш жизненный путь поражает: из деревни в МГУ, из войны в науку… По вашему рассказу создается впечатление, что страшная военная реальность словно и не затронула дух людей вашего поколения. Неужели не было чувства безысходности, ощущения конца?
– Действительно, крепость духа и вера не покидали людей даже в столь беспросветные годы. В 1942–43 годах в нашем доме постоянно жили солдаты, которых перебрасывали на фронт через нас. И могу сказать, что никаких упаднических настроений не было, скорее наоборот: чувство единства и сплоченности русского народа, подлинный патриотизм, неотступная вера в победу. Когда, характеризуя военное поколение, говорят о подвижничестве и стойкости, о мужестве и бесстрашии, об оптимизме и неугасаемой надежде, которая жила в сердцах людей, то это не просто красивые слова. Это та правда жизни, которую я наблюдала своими глазами и пропустила через сердце. Именно поэтому мне так дороги те немногочисленные знаки внимания и благодарности, которые до сих пор иногда до меня доходят: их я воспринимаю как дань всему нашему поколению.
Ольга Герасимовна бережно достает поздравительную открытку «С Днем Победы», посланную от лица президента В. В. Путина, и с волнением читает: «Уважаемая Ольга Герасимовна! Примите самые искренние поздравления с всенародным праздником Победы! Прошли годы, минули десятилетия, но в нашей памяти Великая Отечественная война навсегда останется главным, величайшим по своему трагизму событием ХХ века, во многом определившим судьбы и будущее всего человечества. У вас – подлинных героев тех огненных лет войны – разные биографии. Одни отважно сражались на фронтах, другие мужественно держали бессменную трудовую вахту, но все прошли через горнило жестоких испытаний, выстояли и победили. Именно вы определили исход войны, повернули колесо истории к миру и прогрессу. Мы в неоплатном долгу перед вами. Ваша вера и сила духа навсегда останутся высшим мерилом патриотизма, нравственности, верности, долга. Низкий вам поклон, крепкого вам здоровья и всего самого доброго!»
