Ученики одной из православных гимназий после просмотра какого-то фильма с ужасом спросили своего преподавателя: «А что, в раю кино не будут показывать?» И это дети православные, из православных семей.
Дети же невоцерковленные, из обычных школ, скорее всего, откажутся даже от самой идеи попасть в рай, если узнают, что в нем кино нельзя будет смотреть. Как же без кино-то жить? Без кино скучно и, как оказывается, ужасно, непереносимо одиноко.
И никаких специальных статистических данных, доказывающих его значимость в современной жизни, не требуется, все и без них знают, что «кино – это наше всё». Видимо, именно поэтому некоторые христиане предлагают и еще здесь, на земле, отказаться не только от телевидения, но и от кино, так как уверены, что это сатанинское искусство и вредоносное для души исчадие ада.
Но ведь, как известно, ножом можно человека убить, а можно хлеб порезать. Кино по природе своей ничем не виновато, само по себе оно нейтрально, просто пленка выдерживает все, что на ней снимают. А снимают сегодня на ней действительно запредельные вещи.
Как известно, кино в тех или иных формах отражает время. Поэтому неудивительно, что самый проторенный путь, которым прошел кинематограф в ХХ веке, – это путь от богоборчества, испокон веков присущий искусству, – через ужас богооставленности (крик человека в пустые небеса, представляемые современными художниками как некая имманентная реальность, все более устрашающая) – до глумливого богохульства.
Но откровенно сатанинское искусство мало кого способно обратить в свою веру, а вот хорошо сделанное кино, сеющее тонкий духовный соблазн, в котором и полуправда, и полуложь перепутаны до неразличимости, в котором всего понемножку – и вашим и нашим, и в котором нормой провозглашается основной инстинкт, – безразмерная ядовитость такого кино приводит к разного рода мутациям и трансформациям общественного сознания.
Казалось, что может быть страшнее фильма «Три истории» Киры Муратовой, где она утверждает, что каждый человек в детстве в какой-то момент хочет убить свою мать. Фильм смущает даже ее самых фанатичных поклонников: Рената Литвинова (она играет упоенную собой нарциссистку с намеренно угловато-ломкой декадентской пластикой) в алом шелковом платье на гранитных ступенях набережной тонким фельдеперсовым чулком словно играючи, предельно эстетизируя сам процесс, душит свою коряво-вульгарную толстуху мать, одетую во что-то аляповато-кричащее, так как та в очередной раз раздражила ее своим вопиющим безвкусием и несмолкающей говорливостью; шестилетняя полноватая девочка, примеривающая бусики и крутящаяся в них голенькой перед зеркалом, подсыпает своему брюзжащему деду в стакан с водой крысиный яд, чтобы посмотреть, как он будет корчиться в смертельных конвульсиях.
Но гораздо более чреватыми по воздействию на зрителей оказываются, к примеру, получившие массу престижных международных призов английские фильмы Pulmounti и «Девушки на календарь», от которых даже весьма добропорядочные крещеные, чуть ли не воцерковленные люди приходят в восторг.
Pulmounti – фильм про шахтеров, вынужденных после закрытия шахты искать работу и не нашедших для себя ничего более подходящего, как всей дружной бригадой устроиться стриптизерами в ночной клуб.
