Второй игровой фильм документалиста Алексея Федорченко «Овсянки» стал культурным событием и вместе с тем шоком для кинематографической общественности. Как почти всегда и бывает в нашей действительности, игровая работа несколько слабее неигровых фильмов того же автора, зато резонанс ее — куда сильнее. Стоит разобраться в том, каковы действительные истоки этой выдающейся в художественном отношении картины.
Фильм «Овсянки» Алексея Федорченко неожиданно для всех стал поводом для национальной гордости. Венецианский успех картины в одночасье превратил малоизвестного свердловского документалиста в звезду национальной величины, хотя вряд ли эта картина может рассчитывать на интерес обывателя: тот тренд, который она представляет и о котором будет сказано ниже, находится вдалеке от жанровых предпочтений тех людей, которые ходят на фильмы в мультиплексы. Это, что называется, артхаус, кино для ограниченного проката, в котором форма и содержание элитарны.
Прежде всего, следует сказать несколько слов о сюжете фильма, чтобы дальнейший текст был понятен тому большинству, которое его не смотрело. Главный герой, мужчина средних лет по имени Аист, живет в провинциальном городке Нее. В этом городе обитают потомки финского племени мери, от которого сегодня осталось некоторое количество ритуалов, связанных преимущественно со свадьбами и похоронами, а также специфическое восприятие мира, о чем также будет сказано ниже. Аист — писатель-любитель. Однажды он купил пару овсянок — это такие маленькие птички. Через четыре месяца, зимой, у директора предприятия, на котором он работает, умерла жена. Директор знал, что Аисту она когда-то нравилась, и попросил его помочь похоронить ее по старому мерянскому обычаю. Взяв с собой клетку с овсянками, Аист вместе с директором берут труп и отправляются на джипе в дорогу к тому месту, где хотят похоронить умершую. Совершив обряд кремации, они возвращаются домой, но в момент, когда герои едут по мосту, овсянки вспархивают у них в машине, директор теряет управление, джип падает в реку, герои тонут.
В жанровом отношении фильм представляет собой нечто среднее между роуд-муви и философской притчей. Кроме основной сюжетной линии, в фильме есть ряд побочных, связанных с детскими воспоминаниями Аиста, личной жизнью директора и его жены, а также ритуалами мери, которые до сих пор сохранились в Нее.
Теперь попробуем понять, в чем заключается причина успеха «Овсянок». Алексей Федорченко снимает провокационное кино. Люди, которые интересуются новостями кинематографа, помнят, как несколько лет назад он представил публике «Первых на Луне». Тот фильм был снят в жанре мокьюментари, то есть плутовской подделки «под документальное кино» — о том, что первыми на Луну высадились русские, и было это еще в сталинскую эпоху. Талант документалиста у Федорченко развит настолько же, насколько и способность к стилизации, и при просмотре «Первых на Луне» было полное ощущение аутентичности, хотя в фильме почти не было не сыгранных актерами сцен. Или, например, был у Федорченко фильм «Банный день», в котором он говорил с ветеранами Гражданской войны об их подвигах. Провокация заключалась в том, что люди, которым уже перевалило за сто лет, рассказывают, как они рубали шашками, а сами уже не могут удержать в руке и веник. Это рождает трагикомичный эффект и вместе с тем сочувствие к людям, которым время так и не доказало, что они были пешками в чужих руках; и что все их рубание шашками, которым они привыкли гордиться, — часть кровавой трагедии, нераскаянного преступления, что было безжалостно доказано ходом истории прошедшего века. В первой полностью игровой картине «Железная дорога» провокации было значительно меньше, и ее не удалось ни выпустить в прокат, ни составить ей приличной фестивальной судьбы. Но зато уже в ней Федорченко заявил о своей новой эстетике, перекочевавшей в «Овсянки» и составившей основу для ее успеха.
Эстетику эту принято называть магическим реализмом. По сути своей, он означает изображение человеческой жизни, включенной в природу, где мистическое сосуществует с физическим. В этой картине мира человек оказывается внутри стихий, и этих стихий он может причащаться с помощью ритуалов. А главное — принять их на уровне интуиции и интеллекта. Жизнь среди духов, которыми можно управлять, пантеистическое слияние с мировой душой. Это видение мира в последние десятилетия стало особенно популярным у западных интеллектуалов, эстетизирующих его и доверяющих ему как некоей первооснове бытия.
Все началось с философии. Поставив под сомнение правильность развития европейской цивилизации, люди стали искать праязыковые, прарациональные культуры, наблюдая за первобытными племенами. Кризис Европы был так очевиден, что, казалось, проще всего отвергнуть цивилизацию, найти начало, точку, с которой все пошло неправильно, и с этой точки начать отсчет заново. Начало это следует искать в магических рудиментах, сохранившихся у человечества. Художественное выражение этот магизм нашел, в основном, у писателей Латинской Америки (например, у популярного Маркеса) и Азии, то есть тех ареалов, где европейская цивилизация еще не вытеснила окончательно языческое восприятие действительности. То же и с кино — те режиссеры, которые увлеклись эффектностью магической картины мира, быстро стали популярными. Шарма добавляло то, что магизм в Европе настолько подавлен (ведь только немногие его остатки сохранились и сохраняются в виде суеверий), что не может быть массовым, поп-культурным. Интеллектуал боится вульгарности, и магический реализм, то есть изображение магического мировосприятия как естественного и разумного, ему предлагает уникальную перцепцию реальности, отличную от общепринятой. Это льстит его самолюбию, заставляет его всматриваться в данные произведения искусства и балансировать между чисто эстетическим восприятием предлагаемых ему координат и их внутренним принятием в свою действительную жизнь. Достаточно назвать те фильмы, в которых магический реализм в нашем кино проявился ярче всего, чтобы доказать элитарность явления. Фильмы, поставленные Петром Луциком и Алексеем Саморядовым или по их сценариям, игровые картины Марины Разбежкиной и Сергея Сельянова — это точно кино, о котором массовый зритель знать не желает. Зато фестивальная конъюнктура всегда выделяет подобные работы, а критики пишут восторженные статьи. Их можно понять: магический реализм всегда притягателен своей эзотеричностью и внешними атрибутами. Можно даже считать это рискованной сказкой для взрослых, с той только разницей, что взрослые однажды могут начать в нее верить.
Именно дух магического реализма, хотя и в скрытой форме, присутствует в фильме «Овсянки». Он проявляется уже в том факте, что русские люди, живущие, как кажется, подобно миллионам своих соотечественников, на поверку ощущают свою принадлежность к культуре прошлого. Их языческие представления о роли человека в природе приводят к половой распущенности и даже извращениям. Свадебные и погребальные обряды, при всем своем первобытном очаровании, свидетельствуют именно о сущности мировоззрения мери. Это, судя по коллективному портрету, созданному Федорченко, эротический этнос. Так, например, во время сопровождения трупа к месту кремации принято рассказывать посторонним интимные подробности супружеской жизни, а после кремации необходимо вступить в половой акт с любой женщиной. Такими подробностями, показанными натуралистично, но не пошло, «Овсянки» перенасыщены. Материал режиссер воспринял как вызов: показать то, о чем написал сценарист и автор одноименной повести Денис Осокин, чтобы это было не порнографией, не вульгарностью, — это не так просто. Федорченко со своей задачей справился: фильм красив, поэтичен, метафоричен и при этом исключительно откровенен. Магический реализм в нем сочетается с бесстрастным закадровым рассказом от имени самого Аиста — рассказом покойника о своей прошедшей жизни и о постепенном вымирании народности, к которой он принадлежал. Отсюда чувство потусторонности, которое возникает у зрителя во время просмотра и тоже служит фактором привлекательности. Оно, кстати, также характерно для магического реализма, потому что отстранение придает повествованию правдоподобие, которого гораздо сложнее добиться рассказом «изнутри» сюжета. Эта кажущаяся объективность действует по тому же принципу, что и мокьюментари, хотя здесь условность более заметна.
Зритель имеет право решать, как ему относиться к направлению магического реализма. Как и любое течение в искусстве, которое имеет дело с мистикой и язычеством, оно может интерпретироваться как сказка. В конце концов, если бы мы окончательно отвергли их, нам пришлось бы отказаться от всякого фольклора вообще, включая любимые народные сказки. С другой стороны, магическое восприятие действительности уже становится нормой для части «прогрессивно мыслящих» интеллектуалов, которые заигрались в мистику и рады любой возможности встретиться с ней в жизни. Но проблема мировосприятия в секуляризованном сознании слишком комплексна, чтобы свести ее только к магизму. Задача этого материала — диагностировать проблему и определить культурные координаты, в которых существует фильм (впрочем, не лучший, уступающий тому же «Банному дню» по воздействию) талантливого режиссера Алексея Федорченко. И может быть, поставить табличку вроде: «Осторожно: побочные эффекты».
