Нина Николаевна Терентьева – народная артистка России, солистка оперы Большого театра (меццо-сопрано), много гастролировала за рубежом по приглашению крупнейших театров мира, в том числе Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Лондона, Мюнхена, Берлина, Вены, Мадрида, Токио, Барселоны, Парижа, Милана и других. Работала с такими выдающимся дирижерами, как Пласидо Доминго, Рикардо Мутти, Санти, Карло Гатти, с известными певцами: Маргарет Прайз, Леоной Митчелл, Евгением Нестеренко, Владимиром Атлантовым, знаменитым режиссером Франко Дзеферелли. Исполнительница около 30 партий, в том числе – Амнерис в «Аиде», Эболи в «Дон-Карлос», Ульрики в опере «Бал-маскарад» (Джузеппе Верди), Далилы в опере «Самсон и Далила» (Камиль Сен-Санс), Любаши в «Царской невесте» (Римский-Корсаков), Марины Мнишек в «Борисе Годунове», Марфы в «Хованщине» (Модест Мусоргский), Любавы в «Садко» (Николай Римский-Корсаков). Исполнительница концертного репертуара.
– Нина Николаевна, я знаю, что Вы родом с Урала. Расскажите, пожалуйста, о том, как Вы открыли в себе свой талант, как попали в Москву и завоевали зрительскую любовь.
– Я родилась в небольшом городке Куса Челябинской области, в простой рабочей семье. Мама с папой воспитывали четырех дочерей, и росли мы в очень большой бедности –
в маленьком домике, в тесноте, в постоянных заботах. Тогда возможно было прокормиться только своим хозяйством, поэтому мы держали скотину, кур, выращивали в огороде картошку, овощи; за водой ходили далеко. Так что мы вели, в сущности, деревенский образ жизни.
Несмотря на это, в нашем доме всегда звучала симфоническая музыка, и мы – дети – даже пели на несколько голосов. Часто мы устраивали и семейные чтения. С детства нам прививали любовь к искусству. А мама всегда говорила нам: «Девчата, учитесь, а то не будете людьми». Я очень благодарна своим родителям за то, что заставляли нас трудиться, учиться, воспитывали в строгости, дали всем нам высшее образование, и, конечно же, за то, что любили нас и всегда прощали.
Что касается таланта, то не почувствовать его в себе было невозможно: я запела раньше, чем заговорила. Причем пела, не переставая – и укачивая в люльке младшую сестру, и занимаясь домашними делами. В школе я участвовала в самодеятельности, потом стала выступать и на городских концертах, и вскоре меня уже знал весь наш городок. Поэтому передо мной никогда не стояло вопроса, куда пойти учиться. После школы я поступила в музыкальное училище Магнитогорска. Мой педагог, Маргарита Григорьевна Павлова, в свое время училась в городе на Неве. Она и настояла на том, чтобы я продолжила свое музыкальное образование в северной столице. Поэтому, окончив Магнитогорское училище, я поступила в Ленинградскую консерваторию. Уже на третьем курсе меня приняли в труппу Мариинского театра. Проработав там семь лет, я получила приглашение на участие в конкурсе в Большой театр, куда и была принята на ведущий репертуар. Таким образом, я оказалась в Москве.
– Скажите, какими путями Господь Вас привел к вере? Как Вас воспитывали? Придерживались ли в Вашей семье православных обычаев?
– Как нас воспитывали? Мы трудились не покладая рук, ходили на сенокос. Все тяжелые работы были на отце и на нас, детях, поскольку мама страдала болезнью ног. Несмотря на то, что в эти советские времена в церковь мы не ходили, а я, разумеется, была еще и комсомолкой, но в то же время во мне всегда была внутренняя уверенность, что Бог есть. Я всегда чувствовала Божие присутствие и понимала, что человек рождается на свет не просто так, а ради какой-то благой цели.
Хотя нас никто не воспитывал в православной вере, мы все же знали, что все в нашем роду были христианами. Во время революции, когда моя мама была еще молодой девушкой, ее тетя – ярая коммунистка – отвратила ее от Бога. Несмотря на это, мама всегда отмечала все православные праздники, особенно Рождество Христово и Пасху. К концу жизни она стала глубоко верующим человеком. Моя двоюродная бабушка по материнской линии была монахиней: она ушла в монастырь в 14 лет, а после того, как революционеры разогнали насельниц того монастыря, много скиталась по родственникам. Был в нашем роду и диакон. Моя бабушка по папиной линии так крепко верила в Бога, что пошла пешком в храм, находящийся в другом городе, за разрешительной молитвой после родов. Через несколько лет, попав в страшную грозу, она заболела воспалением легких и вскоре умерла. Папе тогда было всего 4 года... Я считаю, что именно молитвами моих верующих предков наш род не оставлен Господом.
Что касается меня, то и в моей жизни были промыслительные события, свидетельствующие о Божьем попечении. Например, в одиннадцатилетнем возрасте, в пасхальную ночь, во мне вдруг проснулось настолько сильное желание пойти в церковь, что я помчалась туда не чувствуя под собой ног. Это было что-то невероятное: тогда никто из нашей семьи, повторяю, в храм не ходил; явно, что это был Божий зов, обращенный непосредственно ко мне. Я простояла всю ночную литургию, и когда мне стали протягивать пасхальный кулич, то испытала такую неизъяснимую радость, что это удивительное чувство запомнилось на всю жизнь. С тех пор я знаю, что испытывает человек, когда его призывает Господь.
Но по-настоящему я пришла к Богу гораздо позже, по молитвам сестры, которую Господь тоже привел к Себе совершенно чудесным образом. Она закончила в Ленинграде Высшую профсоюзную школу, вернулась в Кусу, была там директором Дворца культуры, комсомолкой, активисткой. Как-то она зашла в храм – и больше оттуда уже не захотела выйти. Там с ней произошло такое, что перевернуло всю ее жизнь. С тех пор она стала изучать духовную литературу, петь на клиросе. Теперь моя сестра – монахиня московского Подворья Пюхтицкого монастыря. Следуя ее примеру, постепенно к Богу пришла и вся наша семья. Сначала мы, неопытные и неразумные, с трудом воспринимали непонятные тексты церковно-славянских молитв, еле выстаивали длинные церковные службы, но постепенно привыкли, Господь дал нам силы и разумение.
Первые шаги к Богу наша семья делала в Сокольническом храме в Москве, у чудотворной иконы Иверской Божией Матери. А когда я поселилась неподалеку от московского Подворья Троице-Сергиевой Лавры, которое тогда еще находилось в процессе восстановления, то обрела подлинную благодать церковной жизни.
– Нина Николаевна, список партий, которые Вы исполняли, театров, где Вы выступали, и имен величайших музыкантов, с которыми Вы работали, поистине впечатляет. Без преувеличения можно сказать, что Вы – человек, достигший мировой известности. Скажите, как должен относиться к своему таланту христианин, ведь путь одаренной творческой личности предполагает участие в активной общественной деятельности, зависит от зрительского признания, что, по мнению многих, противоречит аскетическому идеалу смиренного христианского служения?
– Талант – это бесценный Божий дар, за него я безмерно благодарна Господу. Но талант накладывает на человека и определенные обязательства перед Богом: свое дарование необходимо не просто лелеять, но и оправдывать неустанной работой, самосовершенствованием. Талант – та почва, которая нуждается в постоянном возделывании, его нужно развивать, а это требует напряженного труда и полной самоотдачи.
Безусловно, людей большого таланта подстерегают всевозможные искушения, соблазны и опасности, например, им легко впасть в грех гордыни, самолюбования. Когда Божий дар начинают использовать как средство для достижения славы, то он растрачивается впустую. Путь одаренного человека извилист и тернист. Известно: кому много дается, с того много и спросится. Я всегда это помню и, осознавая бесценность того дара, которым меня наделил Господь, понимаю, что должна непрестанно благодарить Его, трудиться и расти, чтобы оправдать возложенные на меня надежды.
Кому-то мои слова могут показаться нескромными, но, мне кажется, что талант свидетельствует о том, что человек отмечен Богом, избран на служение, об особом пути, который уготован свыше. И уклониться от него не так-то просто: талантливый человек ощущает Божий дар всем своим существом, – причем настолько явно и остро, что лишается сна и покоя до тех пор, пока не найдет себе применения и не принесет богатых плодов. Когда говорят, что у каждого человека существуют скрытые таланты, которые по каким-либо причинам не могут раскрыться, то я в это не верю. Истинный талант не может остаться незамеченным – ни для того, кто им наделен, ни для окружающих. Он обязательно дает о себе знать, жаждет раскрыться и постоянно подталкивает человека к творчеству. Людей, наделенных способностями, множество, но тех, кому дарован подлинный талант, – единицы. Нести этот благодатный груз очень трудно и ответственно, поскольку человек, получивший такое богатство, повторю, обязан не просто бережно хранить его, но и преумножать.
– Нина Николаевна, среди многих православных людей распространено мнение, что актерская профессия, которая часто ассоциируется с лицедейством, позерством и легкомысленным поведением, противоречит образу жизни христианина. Были ли у Вас – православного человека – какие-то сомнения в правильности избранного пути?
– В выборе профессии у меня не было никаких колебаний. Однако моя сестра-монахиня часто повторяла мне, что я занимаюсь не угодным Богу делом. На сколько мне известно, существуют две противоположные точки зрения (в том числе и священнослужителей) на актерское искусство: одни его ценят и видят в нем бесспорное благо, другие же, напротив, отрицают этот путь, считая его недостойным христианина. Признаюсь, что в период моего воцерковления и я испытывала некоторые сомнения в том, насколько совместима моя вера с профессией оперной певицы. Поэтому я поехала в Свято-Троице-Сергиеву Лавру за духовным советом к одному известному батюшке. Выслушав мой вопрос, он, в свою очередь, спросил: «Скажите, Вы что, раздеваетесь на сцене, делаете что-то непотребное?». – «Конечно, нет, – ответила я. – Поскольку я участвую только в классических постановках, то ничего непотребного в исполнении оперных партий нет и быть не может. В этих произведениях даже в изображении человеческих страстей и пороков всегда сквозит истинно христианский взгляд на вещи – и сюжет, и гениальная музыка поднимают действие в опере на неизмеримую высоту». В ответ на это батюшка рассудил, что классическая музыка, вне всякого сомнения, Божий дар, она облагораживает, возвышает человека, заставляет пережить высокие чувства, и артист, участвующий в оперной постановке, передает этот дар слушателю, раскрывает его глубокий смысл. Таким образом, я получила благословение лаврского монаха на мое служение в театре.
Вообще, если говорить о драматическом искусстве и кинематографе, то, безусловно, в них очень много такого, что вступает в противоречие с христианскими взглядами на жизнь. Особенно это касается современных постановок, которые подчас буквально ужасают. В наши дни театр и кино настолько опошлились, что православному актеру просто незачем выходить на сцену или съемочную площадку. Посудите сами, может ли актер, будучи верующим человеком, выражаться непечатными словами, принимать участие, например, в постельных сценах, без которых почти не обходится ни один новый фильм? Я считаю, актер должен относиться к выбору роли вдумчиво и очень ответственно, в особенности сегодня, когда пошлость становится нормой жизни.
Другое дело – опера, которая в основном живет благодаря классическому репертуару. А это – в большинстве своем – исторические сюжеты, в которых нет места цинизму. Разумеется, современные нравы накладывают отпечаток и на оперное искусство: я имею в виду появление авангардных режиссеров, у которых напрочь отсутствует представление о высоком и прекрасном. Их я считаю самыми настоящими разбойниками. Они уничтожают оперу, переворачивая с ног на голову содержание классических произведений, искажая саму их суть. Кроме всего прочего, эти экспериментаторы ничего не смыслят в музыке – в том, что составляет основу оперы. Скажем, действие «Аиды» у них перенесено в эпоху фашизма, все персонажи, в том числе и главная героиня, облачены в военную форму. Смысл постановки извращен, она служит единому на потребу.
Однако, вместе с тем, опера, по сравнению с другими видами искусств, все же остается относительно недоступной влиянию массовой культуры. Как я уже говорила, в основном она обращена к постановкам классического репертуара, который создан великими мастерами, наделенными поистине Божественным даром творчества. Такое искусство, безусловно, не может противоречить христианскому мировоззрению.
– … и все же, не кажется ли Вам, что в самой природе актерской профессии заключено нечто такое, что может смутить православного человека: перевоплощаясь, актер, в сущности, на время перестает быть самим собой, тем самым отказываясь от того образа, которым наделил его Господь?
– Вы знаете, во-первых, это зависит от роли, которую играет актер. Я убеждена, что существуют роли, способные нанести вред духовному здоровью актера, который, отождествляясь со своим героем, может подсознательно заимствовать у него те или иные настроения, состояния, качества характера. Я, например, по этой причине всегда отказываюсь от роли Кармен, несмотря на гениальную музыку, которая ее сопровождает. Есть в этом образе нечто отталкивающее, порочное, и исполнение этой партии я считаю далеко небезобидным для актера.
Что касается большинства постановок классического оперного репертуара, в которых я с великой радостью участвовала, то их персонажи наделены истинными человеческими качествами. И я не вижу ничего недозволенного – с точки зрения православной этики – в том, чтобы испытать самому это разнообразие чувств, обогатить собственный опыт новыми переживаниями. Ведь соприкасаясь с внутренним миром другого человека – пусть даже вымышленного персонажа, – всегда углубляешься и в себя самого, начинаешь лучше видеть собственные помыслы, тоньше чувствовать оттенки своих ощущений. Погружение во внутренний мир героя – это уникальная возможность обратить взоры к собственной душе. Кроме того, даже в отрицательных ролях, которые приходилось играть, я всегда находила нечто светлое и по-человечески объяснимое: в греховных поступках этих персонажей я видела проявление той душевной слабости, которая свойственна и всем нам. А поскольку и сама я не раз оступалась, ошибалась, заблуждалась, то и к этим героям я испытываю сочувствие.
Опыт актера дает ему возможность осмысливать природу человеческих чувств. Благодаря актерской игре мне, например, удалось изучить все скрытые проявления такого, на мой взгляд, самого сильного, болезненного и опасного человеческого порока, как ревность. Безусловно, она рождается в душе не на пустом месте. Ревность порождена гордыней, самолюбием, завистью. Актеру дается возможность увидеть и проследить само происхождение порока. Ничем не заменимо то богатство жизненного опыта, которое приносит актеру и соприкосновение с истинной добродетелью. Любовь, всепрощение, милосердие – все эти качества христианской души также раскрываются в произведениях классической оперы.
Не нужно забывать и о том, что большинство шедевров мировой оперы создано глубоко верующими людьми. В их сочинениях всегда дается нравственная оценка любого, даже самого порочного поступка. Драматические герои страдают от своих заблуждений, постоянно обращаются к Богу с молитвой и, как правило, приходят к покаянию. Во всяком случае, они остро чувствуют границы дозволенного и недозволенного, а оступившись, дают себе отчет в том, что совершают грех. Герои классического репертуара, в своем большинстве, верующие люди.
И Марина Мнишек из «Бориса Годунова», и Любаша из «Царской невесты», и Любава из «Садко», и даже язычница Амнерис из «Аиды» – все они, в сущности, выражают общечеловеческие ценности, а героиня оперы Верди «Дон Карлос» Эболи, совершив грех, кается на коленях перед Богом.
Конечно же, важнейшим моментом в опере является и то, что все благовидные и неблаговидные поступки персонажей облечены, как я уже говорила, в гениальную музыку, которая претворяет зло в добро, несет просветление любому, даже самому трагическому финалу. Таким образом, и актерская игра тоже приобщает человека к сфере Божественного, высокого, прекрасного. Именно поэтому опера для меня выше всех искусств.
– Иными словами, искусство, помимо эстетической привлекательности, может нести глубокий духовный смысл: пробуждать веру, проповедовать христианские ценности, приносить очищение человеческой душе... Известны ли Вам конкретные примеры обращения к Богу через искусство?
– Безусловно, искусство способно пробудить в людях веру, приблизить их к пониманию смысла жизни, воодушевить на благие дела, и мне известны случаи благотворного влияния искусства на человека. Например, после посещения оперы Н. А. Римского-Корсакова «Царская невеста» мне позвонили люди, которых она потрясла настолько, что они почувствовали необыкновенное умиротворение. Опера возродила в них ощущение опоры в жизни, привнесла в нее особый душевный настрой. Конечно, в опере все зависит от профессионального уровня ее исполнителей, от таланта певцов. Но если качество исполнения соответствует уровню произведения, то, по моему глубокому убеждению, искусство способно нести духовную, очистительную функцию, возвышать и преображать человека.
– В связи с Вашим упоминанием о горе-экспериментаторах вспоминается нашумевшая история недавней постановки на сцене Большого театра оперы по произведению Сорокина «Дети Розенталя». Насколько я знаю, протест был вызван, в первую очередь, самим содержанием оперы, действующими лицами которой являются клонированные композиторы, ставшие в наши дни бомжами и вынужденные скитаться по московским вокзалам в окружении проституток и сутенеров. Каково Ваше мнение по поводу этой постановки?
– Мое мнение однозначно: это надругательство над жанром оперы, над именами великих творцов музыкального искусства. Чтобы человека уничтожить, надо его высмеять. Зачем же поднимать на смех гениальных композиторов, создавших поистине сокровищницу музыкального искусства, и выставлять их в столь унизительном виде? Моцарт, Мусоргский, Чайковский, Верди, Вагнер и другие представлены в этой опере бомжами! Что здесь можно сказать?! Они великие люди, это гордость мировой культуры, их имена должны быть неприкосновенны. Поэтому нет ничего удивительного, что люди выразили свой протест против постановки этой оперы на сцене Большого театра. Я же считаю, что такое кощунство недопустимо вообще ни в одном театре. Если уж ставить эксперименты, чтобы обновить оперный репертуар, то зачем же обращаться к произведению такого бездарного и безнравственного автора, как Сорокин?
И если во что бы то ни стало необходимо кого-то клонировать, то уж, во всяком случае, не отмеченных Богом великих композиторов, а самого Соркина: возможно, в этой новой жизни он и будет награжден писательским талантом.
– Нина Николаевна, с давних времен в массовом сознании укрепилось мнение о том, что актеры – люди легкомысленные, ведущие праздный образ жизни, способные ко всевозможным интригам… Какова в действительности духовная атмосфера жизни этого круга людей? Много ли среди актеров труппы Большого театра православных людей?
– Да, православных людей много, причем глубоко верующих, участвующих в церковной жизни. Что касается утвердившегося представления о легкомысленном поведении актеров, то это заблуждение. Действительно, считается, что в актерской среде не существует никаких нравственных границ, что ради славы и положения артисты занимаются исключительно плетением интриг, подсиживают друг друга, крутят романы и т. д. Это – абсолютная чушь! Безусловно, в кругу актеров случается всякое – и ревность, и зависть, и тщеславие. Но, поверьте, все это присутствует и в любом другом коллективе людей, объединенных общими профессиональными интересами и схожим образом жизни. Если мы окунемся в жизнь какого-нибудь НИИ, предприятия или фирмы, то увидим, что и там не меньше, а может быть, и больше всякого рода интриг и проявления карьеризма. Я уж не говорю о мире шоу-бизнеса.
Путь актера – это путь неустанного труда, вступив на который, он вынужден постоянно оттачивать свое мастерство, самосовершенствоваться. В Большом каждый занимается своим делом, ему некогда растрачиваться по пустякам. Роль актеру назначает руководство театра, и все ждут своей участи. Так что мы – люди подневольные. Конечно, где-то в глубине души у актера может возникнуть ревность, зависть, чувство соперничества по отношению к тому, кто получил лучшую роль. Но это те страсти, которые человек тщательно скрывает и ни в коем случае не дает им вырваться на поверхность. Кроме того, актер – это человек, который постоянно эксплуатирует свои эмоции. Сама природа актерской профессии требует от человека умения воспламенять в себе чувства, легко вызывать к жизни всю гамму переживаний. Поэтому актер – человек крайне чувствительный и легковозбудимый. А поскольку он постоянно эксплуатирует свою нервную систему, то, поверьте, ему хватает остроты ощущений и накала страстей в работе над ролью.
Вообще, я актеров очень люблю. Как я уже говорила, они приобретают удивительный опыт работы над собой. Поэтому их отличает потрясающее знание всех нюансов человеческой психологии, умение почувствовать и понять другого человека. Актер все время соприкасается с человеческими чувствами, и поэтому он может легко понять другого. Это человек открытый и гибкий, с ним легко найти общий язык.
– Нина Николаевна, Вам довелось видеть мир во всем его многообразии, Вы бывали во многих странах, соприкасались с обычаями, образом жизни, культурой их народов. Расскажите, пожалуйста, о впечатлениях от Ваших поездок. В чем, на Ваш взгляд, проявляется принципиальное отличие России, ее пути и образа жизни от других народов?
– Да, действительно, я бывала в разных странах, во многих из них подолгу работала, но – при всем восхищении красотой природы, великолепием культурных памятников искусства – я всегда хотела поскорее вернуться домой, в Россию. Особенно это чувствовалось, когда я жила в Америке. Вы знаете, там мной постоянно овладевало ощущение какой-то духовной пустоты и богооставленности. В католической Европе, по моим представлениям, еще сохранился христианский дух, хотя по приезде в Россию я всегда чувствовала особую благодать ее духовной атмосферы, по сравнению с европейскими странами. Справедливости ради надо сказать, что меня поражает величие католических костелов, поистине гениальных творений мастеров мировой культуры. С неподдельным чувством духовной радости я наблюдала собрание нескольких тысяч католиков на площади Святого Петра в Риме. Однако в их храмах – холодно и пусто. Нет в них ощущения присутствия истинного Духа Святого. В католических костелах созданы все удобства для молитвы: верующие садятся на скамеечки, для коленопреклонения предусмотрены специальные кожаные подушечки, для молитвословов устроены откидывающиеся столики. Не хватает разве что чашечки кофе, поданной официантом! Но посудите сами: как можно со спокойной совестью молиться сидя, с комфортом расположившись на мягких скамейках, перед Распятием Христа?! В православных же храмах, где люди в течение нескольких часов молятся стоя, они каждый раз приносят хоть малую, но жертву. Конечно, это лишь капля, по сравнению с нестерпимыми муками распятого Христа, но все же жертва. Моя мама с больными ногами, в свои 80 лет, выстояла всю ночную пасхальную службу и получила в ответ на свое приношение необыкновенный дар Благодати и радости.
Соприкоснувшись не только с особенностями разных культур и традиций, но и с практикой богослужения у других народов, явственно чувствуешь ее разительное отличие от православного богослужения. В храмах России сохраняется истинный молитвенный дух, который уберегает наш народ от духовного оскудения. Возвращаясь в Россию, ощущаешь святость этой земли, преумноженную подвигом новомучеников, которые отдали свою жизнь за Христа и за спасение Родины. Я имею возможность жить в любой стране мира, но никогда у меня не возникало желания променять Россию на чужой край. Россия – Святая земля, избранная Богом, последний оплот Православия. Раньше я не понимала справедливости высказывания мудрых людей о том, что, если погибнет Россия, погибнет и весь мир, но теперь вижу, что только за нашей страной, за ее народом духовная сила.
