Актер и телеведущий Михаил Полицеймако – из актерской династии. Его родители – Семен Фарада и Мария Полицеймако, бабушка – актриса Ленконцерта Евгения Михайловна Фиш, а дедушка – народный артист Виталий Павлович Полицеймако. О том, тяжело ли расти в актерской семье, о принципах воспитания и шоколадных обертываниях актер рассказал в интервью нашему журналу.
– Ты рос в семье известных актеров, чья профессия связана с ненормированным графиком, экспедициями во время съемок. А кто тобой занимался?
– У меня не только мама с папой, но и бабушка с дедушкой актеры. Правда, дедушку я не застал, он умер в 1967-м, а бабушку, которая работала в Ленконцерте, я помню очень хорошо.
Действительно, когда три артиста в семье, а между ними бегает маленький ребенок, это весело. Но у нас была няня, Варвара Григорьевна. Она не только работала, но и жила у нас. Воспитывала и меня, брата Юру, который меня старше на 17 лет. Она была не просто няней, она была членом семьи, настоящая Арина Родионовна.
У нее сложная судьба: она вышла замуж 21 июня 1941 года, а 22 июня ее мужа убили. Замуж она больше не вышла. Самыми родными людьми были мы, хотя в селе Щучье Иртильского района у нее были какие-то родственники.
У меня были две абсолютно разные бабушки, даже полярно разные. Баба Женя, актриса Ленконцерта, ложилась в два часа ночи, вставала в двенадцать. Баба Ида, папина мама, всю жизнь работала фармацевтом. У нее было все четко и точно. Она ложилась в девять вечера и вставала в шесть утра. И все эти люди меня воспитывали. Я был под тройным надзором.
Однако родители тоже всегда уделяли мне много внимания, часто брали с собой и в театр, и на съемки. Это были очень счастливые моменты…
– Тебе хотелось быть артистом?
– Ребенок всегда хочет одного – ничего не делать. У меня трое детей. Все, что они хотят, – играть в футбол и смотреть мультики. И у меня тоже в детстве не было какого-то особенного желания. Мне нравилось, что папу узнавали, мне нравились спектакли Театра на Таганке, где я вырос. Творчество Любимова влияет на всех, даже на детей. Когда я первый раз посмотрел «Мастера и Маргариту», мне было 6 лет. И я это помню. Помню, как он репетировал, помню, как мы все ездили на гастроли. Наверняка все это повлияло на мое будущее, на выбор профессии, но именно в детстве я такого желания не испытывал.
– Скажи, а что было основное в твоем воспитании? Что родители тебе говорили, чему они тебя учили?
– Любое воспитание – это пример родителей. Мои родители очень много обо мне заботились. Из любых поездок всегда мне что-то привозили. Отправили заниматься в музыкальную школу. Когда у меня начались проблемы с физикой и математикой – я был почти двоечник по этим дисциплинам, – попросили моего дядю, который до сих пор преподает в МГУ, заниматься со мной. Каждое лето я ездил в Крым, Коктебель, они ездили со мной, а лет с двенадцати я уже ездил один. Я видел, как много они помогали друзьям. В доме у нас всегда было много людей. Эта хлебосольная история идет от бабушки и сейчас меня уже немножко раздражает. Когда много гостей, я люблю, но если всегда много гостей – это тяжело. Однако моя мама другого мнения. Каждого человека, который приходит к нам в дом, даже если это курьер, она спрашивает: «Кушать хочешь?» Инопланетянка!
Вот это все формирует тебя, а не какие-то слова. Когда ты ребенку что-то говоришь, это откладывается, только когда со словами он получает еще и личный опыт. Сделай уроки! Не сделала. Пошла получила два.
– Почему у тебя другая фамилия?
– Это вопрос к моим родителям. Настоящая фамилия моего папы Фердман. И они с мамой решили, что мальчику в антисемитском районе лучше быть Полицеймако, чем Фердманом. Полицеймако – тоже, кстати, не настоящая фамилия. Настоящая – Полицеймакос. Это фамилия моего деда, которому сказали, что в Советском государстве лучше быть не греком, а украинцем. Так, у нас украинская фамилия, хотя украинской крови у меня вообще нет.
– Есть расхожее выражение, что на детях природа отдыхает. Почему так происходит? Талант подавляет? Что было в твоем воспитании такого, что позволило тебе стать столь же талантливым и уверенным в себе человеком?
– У любого талантливого актера рождаются талантливые дети, это не вопрос таланта, а вопрос развития чувства того, что ты можешь. Но это не имеет отношения к подавлению. В Рузе, в Доме творчества, я познакомился с Максимом Виторганом, Дашей Поверенновой, Егором Бариновым и Даней Муравьевым, сыном Ирины Муравьевой. Ему всегда была неинтересна эта профессия. Он не хотел быть актером и не стал им. Насколько я знаю, он занимается бизнесом.
Но помимо таланта надо быть борзым. Вот мой старший сын талантливый, но не борзый, Миля, средняя – борзая, а самая младшая, Соня – самая борзая. Если они встанут перед приемной комиссией, то важен будет не только природный талант, но и способность убедить других, что ты это можешь, ты готов драться за себя.
Когда я поступал, просил папу не лезть. Но он сделал одну ошибку, всего одну: он позвонил Петру Наумовичу Фоменко и попросил меня взять. И тот меня не взял. Я поступал в Щуку, во МХАТ, во ВГИК – меня везде брали. Но Фоменко – нет! В результате я учился у Алексея Владимировича Бородина в ГИТИСе и до сих пор очень благодарен судьбе за это.
После этого я решил, что максимум, который могу сделать для ребенка, позвонить, спросить мнение, стоит ли вообще этим заниматься. Может, как родитель, я неадекватен. Но ничего более.
– Ты никогда не сравнивал себя с папой?
– Мы с ним настолько разные! Во-первых, у папы нет актерского образования. Во-вторых, у папы была такая органика на сцене, которая свойственна разве что кошкам. Папа по профессии инженер по котельным установкам. А у меня с детства английский, музыкальная школа. У папы практически не было слуха, а я пою, играю на гитаре, то есть у меня гораздо более широкое образование, чем у него. Мы абсолютно разные. Даже внешне я похож на деда больше, хотя партнеры говорят, что на сцене я очень похож на отца…
Его нет уже семь лет, и я до сих пор не могу простить того, что с ним так поступили. Не потому, что он мой папа, а потому что не только его это касалось. К сожалению, у нас много никому не нужных больных. И это не вопрос благотворительности, это вопрос системы.
– Мама отличалась от папы в методах воспитания?
– Мама была строгой. А у папы я был единственным и поздним ребенком. Папе было 42 года, когда я родился. Он так обожал меня, так радовался тому, что у него сын, что просто не мог быть со мной строгим. Папа меня никогда не бил. А мама… В 12 лет я пошел к соседу, а он мне налил шампанского, я выпил два бокала и пришел домой… И вот я получил от мамы по полной программе. По полной.
Именно она настаивала на том, чтобы я закончил музыкальное училище, очень переживала, что я не пошел в Щуку, в которой мама училась. Но потом, когда она пришла на экзамен к А. В. Бородину, поняла, что мне там хорошо.
При этом для мамы театр был жизнью. Сейчас трудно себе представить, что значил Театр на Таганке для москвичей. Его спектакли были не только событиями культурной жизни, это были общественно значимые, политические события. Есть даже люди, которые познакомились в очереди на его спектакли и создали семьи, эти люди и сейчас собираются, общаются, вспоминают то время. Хотя мама всегда торопилась из театра домой, ко мне, но, приходя домой, она стремилась в театр.
– Знаю, что у тебя сейчас крепкая семья. Твоя жена была рядом, когда не стало отца. А как вы с Ларисой познакомились?
– В РАМТе. Она поступила в Школу русской драмы из Ржева. У меня в то время была другая семья…
Я благодарен своему папе за то, что он научил меня принимать решения. Мне с ней было так хорошо, что я понял: буду идиотом, если упущу ее. Я понимал, что у меня не будет счастья в жизни. Я даже не могу назвать это любовью, это было всё.
Сейчас и она меня поддерживает, и я ее. Она ждет от меня эсэмэ-ски, когда я уезжаю: «Я доехал». Бывают разные гастроли, сложные, утомительные, нервные, но я поговорю с ней по телефону, и мне легче становится.
– Кто занимается с вашими детьми? У вас есть своя Арина Родионовна?
– Нам не везет с ними. Одна Арина Родионовна у нас вышла замуж в 39 лет, вторая – ушла от мужа к молодому любовнику в 53 года. Была няня, которая в пять минут восьмого начинала стучать пальцами по наручным часам. Сегодня у нас еще одна Арина Родионовна.
Трудно найти хорошую няню. Меня что поражает: все у нас сейчас жалуются на то, что мало зарабатывают, но работать при этом никто не хочет. У нас работают люди из ближнего зарубежья, вот они пашут. А мы жалуемся на жизнь, но работать не хотим! Что это? Ментальность? Лень? Я бы хотел иметь няню, скажем, из Питера, с хорошим русским языком, я бы платил ей деньги гораздо большие, чем средняя зарплата по стране. Но нет, работает, именно работает, ответственно и хорошо, только ближнее зарубежье. Нам это не нравится, но сами работать мы не хотим!
Это сейчас для многих семей очень большая проблема. Мы работаем, а бабушкам заниматься детьми тяжело. Моей маме 79-й год, и она готова почитать с ними стихи, посмотреть, как они играют, но она может забыть им вытереть рот. Ларина мама нам тоже помогает, но по возможности.
Однако все лето мы в Болгарии с детьми без нянь.
– А что вообще для тебя значит семья? У тебя интересная жизнь, театр, телевидение, гастроли, какое место в твоей жизни занимает семья?
– Семья – это наш смысл жизни. Многие считают, что у актеров интересная жизнь, я могу признаться, что не всегда она интересная. Иногда ты делаешь то, что не хочешь делать, устаешь. У меня нет театра, который был у моих родителей. Мне нравится телевидение, мне нравится «держать» ауди-торию, и я знаю, что у меня это хорошо получается, но все равно самое главное для меня – семья. Сейчас, когда я ехал на спектакль и к тебе на интервью, я думал о том, что мне необходимо сегодня сделать для детей, вспоминал, не забыла ли Эля зонтик, кто встретит девочек после занятий… Это для меня важно! Они – стимул для работы и жизни.
Я преклоняюсь перед людьми, которые ходят в зал, слушают музыку, делают обертывания. Но я не понимаю, откуда у них столько времени?! Я живу ради детей, ради Лары, мамы… А те, кто лежит в пене, натирается шоколадом, что у них? А главное, дальше – что? Старость, смерть, черви придут. Понимаешь, будешь ты натираться шоколадом, не будешь – черви все равно придут!
А я верю, что дальше будет рай или ад. Но, видишь, я не встречал человека, который бы жил так, что по всей строгости канонов попал бы в рай. Мне кажется, сейчас в аду такая пробка! Но, тем не менее, я не унываю и иногда после спектакля выпиваю.
