В гостях у «Винограда» известный актер Андрей Мерзликин. Созданные им образы для целого поколения стали героями времени. В жизни Андрей очень открытый, улыбчивый, прямой в ответах. «Семья – это всё, – говорит он. И тут же добавляет: – И работа тоже часть семьи». О совмещении профессии и семьи Андрей рассказал в интервью нашему журналу.
– Когда мы договаривались об интервью, ты как раз забирал одного из детей из школы, чтобы отвести на секцию. Существует мнение, что многодетный отец не так много занимается семьей, его прерогатива – зарабатывание денег, а вся семья – на матери. В твоей семье не так?
– Я бы не стал разделять многодетного отца и многодетную мать по степени занятости с детьми. Совсем не в том дело, что муж где-то зарабатывает, а жена в это время дома с детьми. Муж вдохновляет жену на то, чтобы она с радостью заботилась о семье и не было бы ощущения того, что идет распределение обязанностей. Такое распределение может, как кариес ротовую полость, разрушить все отношения. Со стороны – да, детьми больше занимается Анна, моя жена. Но у меня нет ощущения, что я не участвую в этом процессе. В первую очередь этого не допускает сама Анна, она во всем советуется со мной: мы же все молодые и студенты в этом институте брака и воспитания детей. И уезжаю я не от семьи и не на заработки, а уезжаю, чтобы быть человеком, который реализует себя, прежде всего творчески, – в этом спокойствие мое, семьи и пример детям.
– Это важно, дети в будущем берут с родителей пример, в том числе и в реализации себя, но самореализация нужна и матери. Как этого добиться?
– Сначала мы обходились без нянь, но потом я подумал, почему бы нет. Это возможность «купить» для мамы дополнительное время. В результате она занимается танцами, к тому же учится на четвертом курсе школы акварели С. Андрияки. По профессии она психолог, но достаточно спокойно относится к своему образованию. Жизнь с актером и тремя детьми научила ее гораздо большему, чем институт, мы – ее психологическая практика, но она решила не останавливаться на этом, начала реализовываться творчески.
– А остальные члены твоей семьи: бабушка и дедушка, тетя, дядя, – насколько важны сейчас они для тебя и детей?
– Для детей это, прежде всего, социализация. Они – первые люди, с которыми дети учатся устанавливать контакт, договариваться, первые люди, с которыми ребенок учится быть взрослым.
Что касается меня, то, слава Богу, у меня живы родители, и мне необходим их опыт. Я сейчас задаю им те вопросы, которые никогда не задавал, когда жил у них под крылом.
– Ты сейчас их лучше понимаешь?
– Конечно! Это лучшие друзья! Я прошел все этапы зависимости, отторжения, максимализма, теперь я понимаю, что моя мама – самый прогрессивный, продвинутый человек, и опыт наших родителей – самый лучший, и нужно жить опытом своих родителей, спрашивать их, потому что это величайшее благо.
Когда я взрослел, видел разные этапы жизни моих родителей. Жили они, как и многие, трудно, в общежитии, в одной комнате, и денег, которые они зарабатывали, не хватало ни на что. Были бытовые трудности, которые их сталкивали. Разные моменты… Но недавно у меня был повод, и я сказал своим родителям, что помню ситуацию, когда они были на грани развода, и сейчас я им сказал «спасибо» за принятое решение, за то, что они прошли вместе это по-настоящему трудное испытание, трудное время и остались вместе.
– Ты имеешь в виду – для семьи трудное?
– Для страны. Когда началась перестройка, когда рухнуло небо, вся система ценностей. Отец мой растерялся настолько, что остался просто добрым человеком, но не способным адаптироваться под этот мир, зарабатывать деньги. И эту функцию на себя взяла мама. Она и семью хранила, и зарабатывала, выучилась, получила новую для себя профессию бухгалтера, смогла устроиться на работу в фирму, точнее, встать у истоков ее создания, фирма стала процветать. И в этот момент она болела, у нее была четвертая стадия рака, но она выстояла, выжила, перенесла сложнейшую операцию, сохранила семью, воспитала нас с сестрой, мы закончили институты, техникумы.
– Опыт наших родителей очень важен в построении семьи. А что для тебя самое важное в ней?
– Семья – это необходимость даже на животном уровне. Даже на уровне инстинктов, обремененный свободой выбора, человек нуждается в семье, нуждается в том, чтобы сохранять семью, защищать. Когда человек начинает рассуждать в более широком спектре, он еще чувствует, что через семью он может спастись. Наши близкие – самые строгие экзаменаторы. Поэтому для меня семья – это то, в чем я растворился.
Вместе с тем у меня нет ощущения того, что я уехал поработать, а вечером вернулся в семью, и это моя личная жизнь. Наоборот, работа тоже часть семьи и личной жизни, мне не хочется ставить тех людей, с кем я работаю, за рамки своего личного существования. Сейчас единственная зона, в которой я могу побыть с самим собой, – это мой автомобиль.
– Ты говоришь, что чувство семьи естественное, но не у всех людей это чувство возникает.
– У меня оно связано с тем, что я встретил Аню. Именно встретив такого человека, как Анна, неожиданно появилась возможность кинуться в то, в чем у меня никогда не было опыта, к поиску и пониманию того, что такое семья и как работает этот институт.
Не умея ничего, мы признали это и стали учиться друг у друга, учились менять себя ради другого. То есть не пытаться изменить другого человека, потому что так будет лучше, а изменяться самому. Даже в ситуации срыва мы останавливались, потому что когда-то договорились не предъявлять претензии друг другу, и спор прекращался.
– А с детьми, как с ними строятся отношения, что в них для тебя важнее всего?
– Дружба. Найти и нащупать тот момент в отношениях, когда ребенок делает тебя своим другом, и сохранить потом это – важнее всего. О своих сложностях в отношениях с детьми я разговариваю именно с ними. С Федей мы называем это «поболтать». Он и сам часто мне говорит: я хочу с тобой поболтать.
Мы ищем те точки соприкосновения, где мы с детьми не родители, а друзья. Мы с Федей это нашли, где его авторитет, может быть, даже выше. Скажем, в лего: в сборке конструкторов Федя разбирается лучше меня. И ему нравится мне что-то объяснять, подсказывать. Так во многих вещах.
– А с дочками?
– Девчонки – это секреты, тут интимная зона у Ани. Аня тоже придумала форму для такого общения: она «выдергивает» по одной девчонок из детского сада. Вот недавно взяла Симу помочь выбрать Ане платье. Понятно, что платье не так уж и нужно, это выдуманная история. Но для Симы это факт доверия, взросления, зона их общения – побыть подругами, когда другие не мешают, где не надо делить маму на троих.
А папа – это папа. Девчонки – это загадки со своими тонкостями, психологиями. Одна у нас более открытая, другая более замкнутая. Дуня всегда в хорошем настроении, у Симы могут быть рефлексии, она может молчать долго, потом разразиться какой-нибудь бурной реакцией. Они разные, но я усвоил одно: дружба с девчонками не должна быть в раскапывании друг друга. Тут нужна нежность и умение выслушать их, свои секретики. Так образуется мир, который дарует возможность верить, что в будущем, став старше, они будут также искать доверительного общения со мной, не только с мамой. И в трудную минуту бежать за советом не куда-то «на сторону», а домой, к родителям... Я знаю таких счастливых отцов.
– Выходит, у вас в семье все основано на дружбе?
– Да, но единственное место, где я непререкаемый авторитет, – это стол. Потому что трапеза – это единственная зона совместного общения, где жесткая иерархия, где я отец, где благословляется пища, где все ждут друг друга и не хватают еду со стола, не играют с ней. Ложкой по лбу не бьем, как в старину, но в своем постоянстве прививаем эту культуру поведения. Cебе – в первую очередь.
– Сейчас многие родители готовы объяснять все своим детям по тысяче раз, но чаще и чаще проблемы заканчиваются обращением к психологу. В наше время, кажется, было проще. Как тебе кажется, в чем сейчас основная сложность в воспитании детей?
– Атмосфера, в которой воспитывались мы, позволяла присмотреться, задуматься, дать времени пройти. Сейчас, как только сел, задумался – всё, ты опоздал, уже пропустил ребенка. Он уже что-то такое хапнул, что тебе приходится выколупывать из него, вычищать. Он где-то легко может почерпнуть такую информацию, которая абсолютно разрушит всю твою стройную систему воспитания.
У нас есть спокойствие на этот счет, пока мы с Аней существуем в одной системе. Это мы еще в начале нашей семейной жизни поняли: воспитание детей строится на воспитании наших отношений и самих себя. Бесполезно нагнетать какую-то мысль, если ты сам не живешь так. Поэтому, помимо нашего с Аней воцерковления, произошло воцерковление всей семьи.
– Для тебя этот процесс был естественным?
– Мы в детстве ходили на крестный ход, и это, можно сказать, были единственные наши совместные походы в церковь. Дома были иконы от бабушки и дедушки. Но тут я недавно узнал, что родители мои – венчанные, и они венчанные еще до того, как расписались. В то время так можно было. Мы с сестрой родились в венчанном браке. Это совпало для меня с новым знанием о том, что если допускать существование тонкого мира, то крещение и рождение в венчанном браке – мощный столп духовной помощи и крепости.
И крестила меня мама сразу после рождения. За это ее из комсомола выгнали. Но церковной культуры в семье не было. Бабушка Маша, папина мама, ходила в церковь, я помню это по детству, а дедушка Паша и бабушка Аня, мамины родители, жили в деревне, а не в селе, и храма не было. Дедушка был неходячий, ветеран Сталинградской битвы. В избе иконы висели во главе угла. Молились они или нет, я не знаю. Может быть, вся их жизнь была молитвой. Ведь то, как жили наши бабушки и дедушки, нам еще надо поучиться.
– Ты не боишься прослыть человеком, как бы сказать, не в духе времени?
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Все то, что говорят в адрес христиан, в достаточно оскорбительных выражениях. Даже повторять не хочется.
Для меня православная вера, это как в музыке – рок-н-ролл, самая светлая и радостная вера. Я больше скажу, если вы видите православного грустным или с постным лицом, то, значит, он еще в начале своего пути, еще не знает, что такое настоящее православие.
