После выхода фильма «Москва слезам не верит» Вера Алентова стала символом успешной женщины советского времени. О том, что сегодня является критерием жизненного успеха, о семейном укладе и фатализме актриса рассказала читателям нашего журнала.
— Мне кажется, одна из причин популярности фильма «Москва слезам не верит» в том, что вашей героине удалось соблюсти баланс между собственной карьерой и семейным счастьем, которое она обретает.
— Героиня фильма обрела семейное счастье поздно, когда карьера ее уже состоялась, и потому назвать одной из причин популярности фильма найденный героиней «баланс», мне кажется, не совсем верно. Да и само понятие «баланс», я думаю, к семейному счастью не имеет отношения. Человек или счастлив, или нет. А счастлив он может быть только тогда, когда любит и любим. Даже если он какое‑то время занят 24 часа в сутки, делая карьеру, любящий его человек поймет и поддержит.
— Сегодня это была бы совсем другая история: современные женщины все чаще говорят о том, что им никто не нужен, да и отношение к семье изменилось…
— Согласна, это была бы другая история, и по причинам, которые вы назвали, и по другим… Да, женщины говорят, что им никто не нужен, но только после неудачных попыток обрести счастье. Все девушки хотят замуж. Другое дело, чего современные девушки от брака ждут и что получают. Ждут, что муж решит все вопросы, защитит, заработает денег на пропитание, жилье, одежду, на красивую жизнь, наконец. Этого хотят девушки, причем сразу. А если у него нет денег? Нет жилья? Отсутствие благ не означает отсутствие любви, которая, как известно, «долго терпит, не завидует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, всему верит, всего надеется, всё переносит». Это 1‑е послание ап. Павла к Коринфянам, но это и нам послание. Может быть, мы любовь поставили на второе место после благ? Может быть, поэтому семейная жизнь не получается? И тем не менее при последней переписи населения выяснилось, что женщины, живущие в гражданском браке, на вопрос, замужем ли они, отвечают «да». Значит, все‑таки кто‑то нужен. Кстати, мужчины, напротив, отвечают, что не женаты…
— То есть мужчины, в отличие от женщин, жениться не спешат…
— Мужчина — глава семьи, так всегда считалось. И он ответственен за всё. А современный мужчина, видимо, и сам чувствует, что по многим показателям, которые сейчас в цене, он не глава. И женщины не устают ему об этом постоянно напоминать. А если мальчик вырос в семье, где авторитарная мама пренебрежительно относилась папе, то, повзрослев, он станет относиться к женщинам с недоверием и опаской. Женщины взяли на себя главенство — теперь мы больше не слабый пол. Да, женщины быстрее ориентируются в новых условиях, лучше приспосабливаются, они мобильнее (это заложено природой, так как они должны выкормить и вырастить ребенка). Многие зарабатывают больше мужчин, и многие весьма успешны. Но раз уж мы не слабый пол, то должны быть готовыми к тому, что мужчина без всякого сочувствия и помощи будет спокойно наблюдать, как мы тащим на себе воз семейных проблем, а при разводе с разделом имущества будет биться за каждую вилку на равных и даже претендовать на то, что ему не принадлежало. И это проблема не только нашей страны. Один из официальных мужей знаменитой Патрисии Каас при разводе подал иск, требуя от Каас огромных денег, мотивируя тем, что, будучи человеком бедным, за время брака с Патрисией привык к роскоши и богатству, и если суд не удовлетворит его требований, то будут ущемлены его человеческие права. Мир сошел с ума? Или беда в том, что мужчины сейчас унижены и их низкое поведение — ответ на это унижение?
— То есть, с одной стороны, мы ждем, что мужчина решит все проблемы, а с другой — перехватываем у него инициативу?
— Именно. И Европа столкнулась с этой проблемой довольно давно. Когда фильм «Москва слезам не верит» вышел на мировой экран, я поехала по Европе с премьерными показами. И в Италии, где в тот момент феминизм заявлял о себе мощнее, чем в других европейских странах, реплика Гоши — Баталова «я всё и всегда буду решать сам на том основании, что я мужчина» была воспринята критикессами в штыки. И на пресс-конференции они агрессивно меня спрашивали, что же это за основание такое.
— А мужчины-критики?
— А мужчины-критики очень интересовались, где это я купила такие красивые сапожки. Причем на полном серьезе, чем меня совершенно огорошили. Теперь и у нас феминизм торжествует, но при этом стало очень плохо на территории «он и она».
— Значит, по‑вашему, мужчина — главный в семье?
— Да. Мужчина мыслит иначе, чем женщина. Масштабнее, что ли. Все мы знаем, что известных, прославленных женщин-ученых — единицы, священнослужители тоже только мужчины. Да, в какой‑то стране добились такого равноправия, что их женщинам позволено быть священниками, а в Испании есть тореодоры-женщины, но это исключения, на мой взгляд, не вполне естественные. А естественно то, что мыслим мы по‑разному, и именно союз этих двух разных типов мышления прекрасен.
— Есть ли в семье мужские и женские занятия?
— Я думаю, что таскать тяжелые вещи должен все‑таки мужчина, а в принципе, у кого что лучше получается, то и нужно делать. У нас в семье, например, готовит муж, а я могу починить любой предмет.
— Как вам удавалось преодолевать семейные кризисы?
— Был период, когда мы с мужем решили пожить отдельно. Причина? Жили в общежитии, своего жилья не было, много работали, некому помочь с маленьким ребенком — родители в других городах и сами работают, денег нет… Мы с мужем долго жили очень трудно, бедно и неустроенно, но не сдавались и верили, что все у нас будет хорошо, но с появлением маленького ребенка и постоянным недосыпанием надорвались. Наступила какая‑то тяжелая безысходность, и нам тогда показалось, что поодиночке будет легче, и решились на такой шаг. И это было правильное решение, потому что, не разойдись мы тогда, мы бы через какое‑то время, устав до ненависти, расстались бы, только уже окончательно и бесповоротно.
— Вы бы жалели, если бы не восстановился брак?
— Да, жалели бы оба. Мы поженились по большой любви, а когда расходились из‑за тягот и усталости, подзабыли об этом и считали, что в нашей жизни этой любви — только руки протяни. Мы прожили врозь почти 4 года. И постепенно, не сразу и каждый по отдельности, вспомнили, что у нас была Большая Любовь. Поняли, что она все еще теплится, ужаснулись тому, что могло произойти за эти годы: он мог жениться, а я — выйти замуж, и в новых браках могли родиться дети. Мы были счастливы от того, что ничего этого не произошло. Как будто кто‑то хранил нас. Конечно, все в руках Божьих. Но я думаю, у Бога есть помощники, и в нашем случае это четыре поколения священнослужителей в моей семье с материнской стороны. Дети всегда интересуются своими предками, и я знала, что мой дед — заслуженный врач и у него есть орден Ленина. А кто прадед? И мама быстро и неохотно отвечала: пономарь — человек, который по бумажке читает над умершим. Она прекрасно знала, что прадед был священником, и у него был большой приход, более того, прапрадед и прапрапрадед тоже были священниками. А родной брат моего деда — иеромонах Венедикт (Алентов), впоследствии архиепископ Тамбовский и Мичуринский… Все это я узнала недавно при подготовке к телепроекту «Моя родословная», а мама боялась мне что‑либо рассказывать о предках. У нас Церковь была отделена от государства настолько, что наше поколение не знает ни молитв, ни праздников. Так вот, я думаю, что молитвами и заступничеством моих предков была сохранена наша семья.
— Ваш отец умер, когда вы были ребенком, что‑то осталось в вас от него?
— Папа умер 4 января 1946 года, ему было 29 лет, мне — почти четыре, но я его совсем не помню. Судя по фотографии, я очень на него похожа внешне. Думаю, что и в характере много черт его. Говорят, папа был очень обаятельным и талантливым актером. Им даже заинтересовалась Москва, и, возможно, если бы он не умер так рано, сумел бы покорить столицу. Про его предков мне ничего не удалось узнать. Связь времен теряться не должна. Я вот мечтаю свозить дочь и внуков на свою родину. В Великом Устюге росла моя мама, жил и умер мой дед. Вот мы ездили туда с мужем, и он был очарован. Правда, тогда Великий Устюг еще не был провозглашен родиной Деда Мороза…
— Вам приходилось отказываться от работы ради семьи?
— Никогда. Наши родители работали очень много — восстанавливали страну после войны, и мы их почти не видели. От них мы унаследовали принцип «Первым делом, первым делом — самолеты…», то есть общественная польза на первом месте, а все личное — на втором. А вот наши дети взбунтовались, и дочь Юля сказала нам, что ей нас в детстве очень не хватало, и при такой занятости родителей ребенок чувствует себя одиноким. Она в контрактах оговаривает дни, когда не работает, а проводит время с детьми. Правда, я не уверена, что это убережет ее от реплики выросших детей: «нам так тебя не хватало в детстве». И это тоже будет правдой, потому что ребенок нуждается в маме 24 часа в сутки. И когда Юля говорит, что она была одиноким ребенком, ее слова меня больно ранят, но я понимаю, что это правда.
— Сложно ли вам было работать с мужем?
— Сложности у меня особого порядка: во‑первых, я перфекционист в работе, и когда режиссером является не мой муж, я могу потребовать смены костюма, прически или реквизита, если это не подходит образу. А когда Владимир Валентинович, я мирюсь со многими недостатками в работе других людей, потому что любое мое замечание может быть воспринято не как замечание актрисы, а как замечание жены режиссера, и не просто жены, а жены капризной. Вторая трудность в том, что неприятности, нестыковки, накладки, которые естественны в любой работе, я переживаю тяжелее, чем он, тем более что помочь ничем не могу. А когда режиссер другой человек, я о них просто не знаю и занимаюсь только своей ролью.
— А когда работаете над разными проектами, вы обсуждаете рабочие моменты?
— Нет. Я не вмешиваюсь в его работу, а он в мою. Не от равнодушия. Мы в курсе наших дел, но никаких обсуждений не предполагается. Так что приглашаем друг друга уже на премьеры.
— Ваша дочь поставила спектакль «Любовь. Письма», в котором вы играете с мужем. Сложно было работать вместе?
— Вот это было сложно, и даже очень. Это был Юлин дебют, и папа так волновался, что Юля может провалиться: «Это же дебют! Она ничего не знает!» — и всячески пытался рассказать ей, как надо. А поскольку Юля была очень подготовлена, знала, чего хочет, и папино «как надо» совсем не совпадало с ее «как надо», репетиции стоили нам всем больших душевных сил. Но Юля своей режиссерской волей все‑таки заставила папу занять в этой истории скромное актерское место, выпустила спектакль таким, каким хотела его видеть она. Спектакль полюбили зрители, была хорошая критика, и папа склонил голову, признав тем самым, что был не прав, что напрасно не доверял и даже что своей «помощью» сильно мешал. А я подумала, что Юля, преодолев папин напор и сопротивление, получила такую хорошую закалку, что труднее ей уже не будет никогда. Дай ей Бог!
— Часто вы советуете дочери что‑то в семейных вопросах?
— Никогда не советую. Я считаю, что советы нужно давать тогда, когда их просят. Я никогда не вмешивалась в семейную жизнь дочери и сама ни о чем не спрашивала; то, что она считает нужным рассказать, она расскажет. Я сама очень закрытый человек, Юля тоже. И я отношусь к этому с уважением.
— Ваши внуки гордятся звездными бабушкой и дедушкой?
— Они понятия не имеют о нашей «звездности»! Когда они были маленькими, пребывали в убеждении, что по телевизору показывают всех бабушек и дедушек.
— Вам бы хотелось сыграть какую‑то определенную роль сейчас? У вас есть мечта?
— На возрастных актрис пишут мало. Но мне повезло. Я играю много, и роли у меня интересные и соответствуют моему возрасту. Это редкость. У меня никогда не было желания сыграть какую‑то определенную роль, потому что я фаталист и считаю, что не нужно мечтами отбирать у судьбы возможность что‑то тебе предложить, может быть, более интересное и неожиданное, о чем ты и не мечтала…
