Самые известные работы художника Михаила Врубеля — это «Демон сидящий», «Царевна Лебедь», «Пан». Его знают еще и как автора монументальных панно «Принцесса Греза» на фасаде гостиницы «Метрополь» в центре Москвы, и как блестящего иллюстратора поэмы Лермонтова «Демон». Но мало кому известны ранние работы художника, а ведь творческий путь Врубеля начался в Киеве с реставрации и росписи древних храмов.
Почитатель Рафаэля
Михаил Врубель родился в 1856 году в Омске. Мать умерла, когда мальчику было три года, и его воспитывала вторая жена отца. Сестра Анна позже вспоминала, что «элементы живописи, музыки и театра стали с ранних лет его жизненной стихией». Семья часто переезжала, но и в Петербурге, и в Саратове, и в Одессе – везде, где они жили, Миша занимался рисунком и живописью.
Одесскую гимназию Врубель окончил с золотой медалью. Он был начитан, знал пять языков, любил оперу, театр и философию. Гимназистом он уже имел свое мнение об искусстве: в спорах с отцом Михаил отстаивал главенство формы и красоты, отец же был за идейную составляющую.
По настоянию отца, военного юриста, Врубель поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Он учился неохотно, на втором курсе сидел два года. Гораздо интереснее лекций по юриспруденции были занятия в натурном классе Павла Петровича Чистякова в Академии художеств. Окончив университет, в 1880 году Врубель поступил в Академию – его не смущало, что он был старше многих однокурсников почти на 10 лет. Кроме Чистякова, учителем Врубеля стал Илья Репин. Теперь Михаил был весь захвачен учебой. Его курсовой рисунок «Обручение Марии с Иосифом» академики отметили малой серебряной медалью.
К 400-летию Рафаэля, в 1883 году, талантливому студенту поручили исполнить транспарант для украшения здания Академии художеств. Официальные торжества неприятно поразили Врубеля своей помпезностью. Последняя работа его учителя Ильи Репина «Крестный ход в Курской губернии» также разочаровала его. Все это кажется Михаилу слишком приземленным, недостойным высокого искусства. Романтичная натура Врубеля жаждала «культа глубокой натуры» – ведь именно этому учил его Чистяков: «усвоив реальное, преодолеть его во имя идеальной сущности».
Павел Чистяков считал, что ученик в его мастерской «перепекся» и готов к самостоятельной работе. Он рекомендовал Врубеля молодому профессору Адриану Прахову, который руководил в Киеве реставрацией древних храмов. Историк, археолог и искусствовед, Прахов из экономии средств искал исполнителей среди талантливых студентов.
Весной 1884 года Врубель, не окончив курса Академии, приехал в Киев – он думал, на 76 дней, но остался на пять лет. Древний Кирилловский монастырь, где ему предстояло работать, давно уже был больницей для душевнобольных, храм был заброшен и требовал ремонта. Дотошный исследователь, Прахов обнаружил там древние византийские фрески, скрытые под позднейшими записями и штукатуркой.
Врубель должен был руководить реставрацией византийских фресок XII века в Кирилловской церкви и написать несколько новых фигур и композиций взамен утраченных. Еще ему были заказаны четыре образа для нового мраморного иконостаса. Прахову рекомендовали Врубеля как хорошего стилиста, однако о византийском стиле русские художники имели тогда довольно приблизительные представления, как и о технике реставрации.
Сначала Врубель погрузился в изучение древностей, пользуясь богатейшей праховской библиотекой и его фотографиями. Особенно тщательно изучал он сохранившиеся подлинники Кирилловской церкви и собора Святой Софии. Врубель даже предлагал просто расчистить фрески и оставить их в нетронутом виде, но на это не согласилось церковное начальство: храм должен был выглядеть благолепно.
Первым он написал архангела Гавриила на столбе северной части церкви, по сохранившемуся контуру, придерживаясь канонов византийской живописи. На хорах – двух ангелов с лабарами, головы Христа и Моисея. Работал Врубель радостно, все вспоминают, что каламбурил – пел, лежа на строительных лесах: «Благословляю вас, леса!» Надо сказать, что и он, и его артельщики без особого благоговения работали в храме. И это не было необычным для того времени: светские художники-академисты часто исполняли заказы Церкви.
«Искусство – вот наша религия, – говорил Врубель. – А впрочем, кто знает, может, еще придется умилиться». Эта работа была для Врубеля желанна и интересна потому, что он чувствовал себя ренессансным мастером, почти как Рафаэль. В нем не было ложной скромности. Недавний ученик Академии, не имеющий опыта работы, всего за год создал в Кирилловском храме еще две монументальные росписи: «Сошествие Святого Духа на апостолов» и «Оплакивание», а в барабане Софийского собора дописал, имитируя мозаику, одного из ангелов.
В реставрационной работе, как вспоминал сын Прахова, Врубель «не выдумывал ничего от себя, а изучал постановку фигур и складки одежды по материалам, сохранившимся в других местах». А вот в самостоятельной композиции, в огромной фреске «Сошествие Святого Духа», Врубель трактовал мистическое событие почти как натуралистическую сцену.
В ликах апостолов угадываются черты современников. Одни считали, будто художник писал апостолов с пациентов богоугодного заведения, другие узнавали киевлян из круга общения Прахова. Зрительная память у Врубеля была феноменальная, ему не нужно было долго позировать, он схватывал черты мгновенно. Его апостолы – живые люди в состоянии экстаза, крайнего напряжения. Экспрессия романтизма, свойственная его дарованию, в общении Врубеля с византийским и древнерусским искусством приобрела величавость, отныне характерную для его образов.
Декоративная поэма
Из Киева Врубель отправился в Венецию – делать эскизы иконостаса. Прахов отпустил его с радостью, поскольку Михаил влюбился в его жену Эмилию. В поездку художник взял ее фотографию. Работая над заказом, Врубель, подобно ренессансным мастерам, запечатлел черты возлюбленной в образе Богородицы. Необычное, странное лицо с огромными глазами, землистая бледность, словно запекшийся рот. В нем есть что-то трагическое, гибельное. В русской традиции религиозной живописи такого еще не было.
Художник провел в Венеции около полугода. Этот город он «перелистывал, как полезную специальную книгу. Что нахожу в ней – то интересно только моей палитре». Здесь он навсегда полюбил мастеров кватроченто (XV век), особенно Джованни Беллини. Его влекло искусство, за которым сияла «родная, как есть, Византия». В Венеции родился его волшебный колорит: неповторимые лиловые, золотые, темно-вишневые, дымно-розовые, млечно-голубые тона.
Возвращение в Киев принесло ему страдание: Врубель встретил равнодушие Эмилии. Тогда впервые из той глубины, в которую он так пристально всматривался в своем искусстве, возник у него образ «демонического». Для Врубеля демон «олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе». Первые рисунки демона и первые попытки изобразить его в скульптуре не сохранились.
В 1886–1887 годах его виртуозная кисть рождает серию прекрасных акварелей, где он словно исследует саму природу формо-творчества, законы красоты. Чтобы исповедовать свою «религию красоты», он хотел выйти за пределы станкового искусства. Врубель мечтал о стенах Владимирского собора, который был только что построен. К работе в нем уже были привлечены многие известные художники.
Эскизы Врубеля для Владимирского собора остались акварелями на бумаге, но и эти небольшие листы монументальны и драматичны. Он сделал четыре варианта «Надгробного плача» и «Воскресения Господня» – эти работы уже несли черты его собственного стиля. Все дальше уходил он в вариантах «Надгробного плача» от человеческого, бытового: бурным проявлениям горя, жестам отчаяния Врубель предпочел тишину. Вся скорбь сосредоточилась в глазах Богоматери, полных непролитых слез.
По-своему решает он и сюжет «Воскресения Господня»: Христос восстает из гроба, его окружает и пронизывает радужное сияние, но он еще скован смертью, смотрит неживым взором. В обеих композициях сквозит мучительное недоумение перед загадкой смерти, вечный вопрос, так и оставшийся для Врубеля без ответа. Эти эскизы были столь далеки от васнецовского стиля, в котором решался собор, что не могли быть приняты комиссией.
Образ Христа не оставлял его воображения. Врубель собирался писать картину «Христос в Гефсиманском саду». Он словно искал оправдания своим сомнениям и искушениям, обращаясь снова и снова к этому эпизоду Евангелия. «Рисую и пишу изо всех сил Христа, а между тем – вероятно, оттого что вдали от семьи, – вся религиозная обрядность, включая и Христово Воскресение, мне даже досадны, до того чужды», – признавался он сестре. В такие времена вновь возникал образ демона.
Второстепенную работу во Владимирском соборе Врубель все же получил – его кисти принадлежат декоративные росписи в боковых приделах на арках, над окнами и по сторонам окон. Росписи должны были быть связаны с сюжетом «Дней творения». Несмотря на то что Врубеля даже не упомянули потом в числе авторов росписей, и его имени нет на памятных досках собора, эти орнаменты – лучшее в оформлении храма. Его музыкальное чувство ритма, наблюдательность, знание живой природы и фантазия создали не просто узор, но целую декоративную поэму, гимн Творцу. Одна из самых гармоничных работ этого периода – акварель «Ангел с кадилом и свечой». Здесь отчетливо сказывается гений художника в том, как загораются краски в отдельных деталях и как раскрыта парящая неземная бесплотность фигуры.
И в киевских заказных работах для местных меценатов Врубель тоже предстает уже мастером со своей сложившейся манерой. Он пишет планами, накладывая мазки без контуров. Поверхность его живописи драгоценна. В «павлиньем» роскошестве его красок уже чувствуется художник, собирающий силы для каких-то новых открытий. И неважно, что ни «Восточная сказка», ни «Девочка на фоне персидского ковра» не понравились заказчикам. Живопись Врубеля при жизни художника мало кому нравилась. Она шокировала, будоражила, но ее не понимали.
«Безумный, но блаженный»
В 1889 году телеграмма из Казани о тяжелом состоянии отца резко оторвала Врубеля от киевской жизни. На обратном пути он задержался в Москве, встретив друзей, а знакомство с русским Медичи – Саввой Ивановичем Мамонтовым – увлекло его новыми художественными идеями. Его студенческий друг Валентин Серов тогда не без сожаления писал жене: «Быстро же Врубель повернул от Храма к театру». Была в его характере, как он сам это называл, «флюгероватость». В мамонтовском кружке ярко проявился талант Врубеля как универсального художника. Во всех жанрах искусства он создал выдающиеся произведения. Цикл работ в керамике и камин «Вольга и Микула Селянинович» получили золотую медаль на Международной выставке 1900 года в Париже. Он работал в монументальном искусстве и в скульптуре. Был выдающимся театральным художником, гениальным рисовальщиком и даже модельером. При этом долгое время Врубель был известен только узкому кругу заказчиков и меценатов.
В сорок лет сбылась его мечта «о затейливом счастье личной жизни» – восходящая звезда русской оперы Надежда Ивановна Забела стала его женой. Это был гармоничный брак, они оба – творцы, и их творчество связано незримыми, но прочными узами. Она его «Муза», «Волхова», «Царевна Лебедь».
Они бывали в Киеве по дороге в имение сестры Забелы, где были написаны ночные таинственные «Сирень» и «К ночи». Как-то, заехав в Кирилловскую церковь, Врубель сказал: «К этому я, собственно, должен был вернуться». С Киевом связана и трагическая страница его жизни. В 1901 году Забела родила сына. Врубель тяжело переживал, что у малыша заячья губа, винил себя, свою «дурную кровь».
С весны 1902 года он лихорадочно работает над «Демоном поверженным». Врубель не просто пишет еще одну картину – это развязка сквозного сюжета «демонического цикла». Он упорно называет ее Ikone и не может закончить работу. Бесконечные переделки продолжаются даже в выставочном зале. Его буквально оттаскивают от картины.
Начались последние, скорбные годы жизни художника, годы его душевной болезни. Дважды она отступала, первый раз – зимой 1903 года. Но в мае по дороге на отдых в Киеве умер его сын – Врубель снова попал в больницу. Второй раз ему стало лучше через год, и он написал свои последние шедевры – «Жемчужину», «Автопортрет с раковиной», портреты жены «Забела на фоне березок» и «После концерта».
Доктор Усольцев, лечивший Врубеля, писал, что «его творчество не только вполне нормально, но так могуче и прочно, что даже ужасная болезнь не могла его разрушить». Для врубелевского мастерства эта обитель смирения оказалась местом, где он достиг высоты высот. В его рисунке «Дворик зимой» появляется не просто освещение, а сияние света, когда сама белизна листа светоносна. Трудно сказать, «умилился» ли он, но известно, что Врубель перечитывал Библию и снова обратился к ее образам. Так появились «Шестикрылый серафим», «Пророк», «Видение пророка Иезекиля».
С 1906 года у него стремительно падает зрение, и наступает слепота. Он сам уже был практически вне жизни. Его же творчество, напротив, именно тогда начало свою настоящую жизнь: пришло признание и триумф на выставках в Париже и Вене, его выбрали в Академию, но он был к этому уже равнодушен.
Врубель умер 1 апреля 1910 года. Художники пронесли его гроб через залы Академии художеств к храму. Александр Блок произнес речь: «Врубель пришел с лицом безумным, но блаженным. Он – вестник, весть его о том, что в сине-лиловую мировую ночь вкраплено золото древнего вечера». Священник над его гробом сказал просто: «Художник Михаил Александрович Врубель, я верю, что Бог простит тебе все грехи, ибо ты был работником». Так простились с самым ярким и значительным русским художником конца XIX – начала XX века.
