«Алиса в Стране чудес», «Алиса в Зазеркалье» – книги, с детства знакомые почти каждому российскому читателю. Имя Льюиса Кэрролла широко известно. Но все ли знают, что это лишь псевдоним, а замечательный английский сказочник был далеко не только детским писателем?
Английскому ученому-математику улыбнулась редкая удача: ему посчастливилось войти в мировую литературу благодаря единственной сочиненной им детской сказке. Придуманные Льюисом Кэрроллом «Приключения Алисы в Стране чудес» оказались столь разноплановыми по своему содержанию, что их до сих пор на свой лад трактуют философы и политики, психологи и богословы. Не менее разноплановой была и фигура самого автора, который помимо научного таланта и литературного гения обладал даром художника, всерьез увлекался фотографией, а также стал одним из первых писателей-англичан, совершивших путешествие в Россию.
В семейном кругу
Чарльз Льютвидж Доджсон (1832–1898) – именно так звали английского писателя, известного нам под псевдонимом Льюис Кэрролл, был старшим из одиннадцати детей; при этом он пережил всех своих братьев и сестер. Он родился в потомственной семье священников, где всех первенцев-мальчиков традиционно называли Чарльз. Прадед его, Чарльз, был даже пожалован в епископы королем Георгом III. Правда, до этого ему пришлось сперва послужить в одном из отдаленных северных приходов под покровительством герцога Нортумберлендского, который поселил новоиспеченного священника в заброшенном, не-отапливаемом доме. Чтобы уснуть, будущему преосвященству приходилось натягивать на себя три спальных колпака, шею трижды обматывать чулками и думать о том, что если настанет конец света, то – от мороза, а вовсе не от огня.
Положение отца Чарльза хотя и не было столь бедственным, но и до благоденствия ему было еще далеко. Он служил приходским священником в деревушке Дэсбери в графстве Чешир. Как отзывались о нем современники: «Это был человек благочестивый, серьезный и глубоко верующий, горячо любимый и богатыми, и бедняками за свою невероятную щедрость и веселый нрав. В минуты отдыха он блистал остроумием среди друзей, поскольку обладал редкой способностью смешно рассказывать разные случаи из жизни. И все же его острый язык никогда не касался тех мест, где он мог бы хоть как-то задеть слова Священного Писания». И от отца, и от прадеда Льюис Кэрролл унаследовал, по крайней мере, две вещи: благочестие и остроумие.
Отец Чарльза Доджсона, будучи сам выпускником Оксфорда, очень желал, чтобы его старший сын пошел по его стопам: окончил университет, а потом принял бы священнический сан. Чтобы ребенок мог поступить в Окс-форд, Чарльза в 11 лет отправили в частную школу Ричмонд. Для мальчика разлука с семьей, матерью, с любимыми братьями и сестрами, с которыми Чарльз очень любил возиться, стала настоящей маленькой трагедией. Подобно Дэвиду Копперфилду или Николасу Никльби, Чарльз проходит все этапы суровой английской системы воспитания. В этот период чуть ли не единственной отдушиной для него становятся письма домой. Он много и часто писал своим сестрам: о том, как физически более крепкие одноклассники первое время над ним издевались, как он переживал, когда впервые в жизни проспал на утреннюю службу (день в школе начинался с богослужения). В целом Чарльз учился успешно. Нужно отметить, что уже в раннем детстве у него проявилась склонность к математике: он с упоением погружался в мир знаков, цифр и логики. Еще будучи дошколенком, он долго уговаривал отца объяснить ему, что такое логарифмы.
По результатам учебы Чарльза зачисляют в один из знаменитейших колледжей Оксфорда – Крайст Чёрч, который окончил в свое время и его отец. Чарльз учится на классическом и математическом отделениях, а вскоре становится обладателем стипендии Боутле, которая позволяет ему самому себя содержать. Чарльзу предлагают продолжить научную и преподавательскую деятельность в Оксфорде, но для этого ему нужно соблюсти некоторые обязательные условия: не жениться (в те времена в колледжах Оксфорда преподавали только монашествующие) и впоследствии принять священный сан. Чарльз после некоторых раздумий соглашается на все условия, поскольку работа в Оксфорде не только была ему по душе, но еще и гарантировала вполне достаточный для его скромного существования доход. Таким образом, с начала 1851 г. Чарльз поселился при колледже и жил там вплоть до самой своей смерти, сорок семь лет, став чем-то вроде реликвии этого места.
«Алиса» как энциклопедия британской жизни
За время своей жизни в Окс-форде Чарльзом Доджсоном было написано немало научных статей и монографий. В литературе передается забавный эпизод, когда королева Виктория, прочтя «Приключения Алисы», попросила принести ей «другие книги этого автора». Каково же было удивление ее величества, когда ей на столик положили «Конспекты по алгебраической планиметрии».
И все же литературная деятельность Чарльза Доджсона началась не с «Алисы», а с поэзии. Какое-то время он был в Крайст Черч редактором колледжской газеты. Затем опыт литературного признания вдохновил его на публикацию стихов в светских юмористических журналах. Вот тогда-то ему и понадобился псевдоним. Вариантов было много, но в результате он взял свое настоящее имя и фамилию матери – Чарльз Льютвидж, «латинизировал» их и поменял местами, получилось – Луис Карролл. И затем снова перевел на английский – так получилось известное сегодня всему миру имя Льюис Кэрролл, которым он уже подписал свою новую сказку об Алисе.
Историю возникновения сказки автор рассказывает в предисловии к своей книжке. Кэрроллу, выросшему в окружении младших братьев и сестер, в Оксфорде не хватало детского общества. Свое-образной отдушиной стала для него многолетняя дружба с дочерьми мистера Лидделла, декана его колледжа. Кэрролл был мастер развлекать детей разными играми, стишками, загадками. И вот однажды отправившись кататься на лодке с дочерьми Лидделла, он начинает сочинять им сказку о приключениях Алисы – так звали среднюю из сестер. «Мне кажется, – вспоминала потом сама Алиса Лидделл, – что он начал рассказывать нам сказку в полдень, когда солнце сильно припекало. Мы тогда причалили к лужайке, чтобы немного посидеть и отдохнуть в тени свежего стога сена. Я и сестры стали просить его: “Расскажите нам сказку!” И он стал рассказывать. Иногда, чтобы подразнить нас, мистер Доджсон неожиданно останавливался и говорил: “Ну а продолжение в следующий раз”. “Но сейчас уже следующий раз!” – кричали мы в ответ. И история продолжалась…» Сказка про Алису так понравилась девочкам, что они принялись уговаривать автора записать ее для них: сперва появился рукописный вариант сказки с рисунками самого Кэрролла, а несколько лет спустя вышла книга.
Над переводом на русский язык «Алисы» ломали копья лучшие переводчики: В. Набоков, Б. Заходер, Н. Демурова. И все же русскому читателю приключения Алисы нередко кажутся несколько непонятными, чужеродными: то бесконечные изменения роста героини, то чаепития, то каламбуры и игра словами, странные имена, стихи, животные. Увы, наше прочтение «Алисы» можно сравнить с чтением иностранцем «Евгения Онегина», когда читатель способен уловить только сюжетные перипетии, а весь «антиквариат» романа: времяпрепровождение петербургского денди, быт деревенской жизни и другие подробности, – остается вне читательского поля зрения. То же самое происходит и с «Алисой».
Во-первых, в книге много персонажей, прототипами которых стали общие знакомые Кэрролла и девочек. Попугайчик Лори, твердивший: «Я старше и лучше знаю, что к чему!» – это старшая сестра Алисы – Лорина. Орленок Эд – это младшая сестра, Эдит. Мышь, к которой все относятся с почтением, это гувернантка Лидделлов – мисс Прикетт, а Соня – это их старая няня, которая то и дело засыпала. И наконец, птица Додо – это сам доктор Доджсон, который, заикаясь слегка при знакомстве, называл себя так: «До-до-доджсон».
Во-вторых, в сказке постоянно пародируются исторические реалии Викторианской эпохи. Белый Кролик постоянно опаздывает на чаепития в связи с тем, что в Англии в разных городах было разное время. Например, окс-фордское на 5 минут отставало от лондонского, только в 1880 г. был принят закон, по которому для Англии устанавливалось единое время. Также практически все стихотворения, которые звучат в сказке, – пародии на известные детские стихи. В викторианское время считалось, что детей нужно не развлекать, а бесконечно по-учать, поэтому все стихотворения содержат мощный морализаторский пафос, высмеиваемый Кэрроллом. «Как дорожит своим хвостом малютка Крокодил…» – это пародия на произведение английского поэта и богослова Исаака Уоттса «Противу праздности и шалостей», которое начинается словами: «Как дорожит любым деньком малюточка пчела!» А «Папа Вильям» – пародия на стихотворение Роберта Саути «Радости старика и как он их приобрел». Кэрролл в пародиях полностью сохранял стихотворный размер оригинала, поэтому его юмор легко был заметен любому маленькому читателю.
Для более глубокого прочтения «Алисы» необходимо и знание английского фольклора, поскольку многие герои берут свое начало в народных пословицах и поговорках. Например, знаменитая улыбка Чеширского кота, безумие Шляпника или Мартовского зайца. И если безумие Шляпника еще как-то можно объяснить использованием в его ремесле паров ртути, что нередко приводило к психическим расстройствам, то насчет улыбки Чеширского кота однозначного мнения исследователей нет, но об очень довольном человеке англичане говорят: «Улыбается как Чеширский кот».
Любимая Кэрроллом игра словами требовала от переводчика подлинной виртуозности. Например, «едят ли кошки мошек» в оригинале звучит как «едят ли кошки летучих мышей»; или мы находим у Демуровой, например, «колодец с киселем», в котором живут «кисельные барышни», а в оригинале есть только «колодец с патокой».
Сегодня уже есть издания «Приключений Алисы», где сказка изложена параллельно с повествованием о реалиях Викторианской эпохи.
Кэрролл в Стране чудес
Как уже было сказано, Кэрролл практически безвыездно провел большую часть своей жизни в Оксфорде, лишь изредка выбираясь в Лондон на выставку или спектакль, в гости к сестрам на рождественские каникулы. Но однажды, в 1867 году, вместе с деканом колледжа Генри Лидделлом он отправляется в Россию, чтобы передать московскому митрополиту Филарету в год 50-летия его епископского служения приветственное письмо от епископа окс-фордского Самуила.
Кэрролл посетил Санкт-Петербург, Нижний Новгород и Москву с Сергиевым Посадом и Новым Иерусалимом. На протяжении всего путешествия он вел дневник, куда записывал свои впечатления.
Петербург поразил его, прежде всего, шириной своих улиц. «Необычная ширина улиц (даже второстепенные улицы шире любой из улиц Лондона), экипажи, мчащиеся во всех направлениях и, по-видимому, совершенно игнорирующие опасность сбить кого-нибудь (вскоре мы обнаружили, что за этими экипажами нужен глаз да глаз, поскольку кучера не издают предостерегающих криков, как бы близко они ни находились от вас), огромные освещенные вывески магазинов, гигантские соборы и церкви, их купола, выкрашенные в синий цвет и покрытые золотыми звездами, местные жители, говорящие на совершенно непонятном языке, – все это принадлежит к числу чудес, открывшихся перед нами во время нашей первой прогулки по Петербургу», – пишет в дневнике Кэрролл. В Петербурге заморские гости посетили Эрмитаж, Александро-Невскую лавру, Петергоф, поразивший гостей роскошью даже самых скромных своих уголков. Среди бытовых мелочей, которые не укрылись от пытливого взгляда писателя, Кэрролл отмечает необходимость каждый раз торговаться с извозчиками: «Если бы в Лондоне мы каждый раз, нанимая кеб, вступали бы в такие переговоры, это бы очень скоро наскучило…»
Как настоящий филолог, Кэрролл не преминул выучить несколько слов по-русски, и поскольку в России в те времена практически никто не владел английским, он старался объясняться, используя самые необходимые слова: «хлеб», «вода» и тому подобные, чего, впрочем, оказалось достаточно.
Москва обилием церквей и их богатым убранством удивила английских гостей не меньше, чем новая столица. Особое впечатление произвел на Кэрролла храм Василия Блаженного, о посещении которого он рассказывает с присущим ему тонким юмором: «Мы начали с храма Василия Блаженного, столь же причудливого (почти гротескного) внутри, сколь и снаружи. Нас сопровождал, несомненно, самый ужасный гид из всех, с которыми мне доводилось встречаться. Его оригинальная теория состояла в том, что мы должны пройти по храму со скоростью около 4 миль в час. Обнаружив, что заставить нас идти с такой скоростью совершенно невозможно, он стал греметь ключами, суетиться, громко петь, понося нас на все лады по-русски, то есть делал буквально все, разве что не хватал нас за шиворот и не тащил за собой. Полностью игнорируя его и притворяясь глухими, нам удалось сравнительно спокойно осмотреть храм».
Практически каждый день своего пребывания в Москве Кэрролл и Лидделл бывали где-нибудь на службе. А после встречи с митрополитом Филаретом оксфордцы отправились в «паломничество» в Троице-Сергиеву лавру: «Епископ любезно поручил одному из студентов-богословов, говорящему по-французски, показать нам монастырь, что тот и проделал с большим рвением; среди прочего, он повел нас смотреть подземные кельи отшельников, где некоторые из них живут многие годы. Он подвел нас к дверям двух таких обитаемых келий; когда мы стояли со свечами в руках в темном и тесном коридоре, странное чувство стеснило нам грудь при мысли о том, что за этой узкой и низкой дверью день за днем проходит в тиши и одиночестве при свете одной лишь крошечной лампады жизнь человеческого существа… Вместе с епископом мы вернулись поздним поездом в Москву, проведя в монастыре один из самых памятных дней нашего путешествия».
Две черты, заложенные в характере Кэрролла с детства, – благочестие и чувство юмора – ему удалось пронести через всю свою жизнь. Впоследствии Кэрролл написал и продолжение «Приключений Алисы» – «Алиса в Зазеркалье», и ряд стихотворных сборников, и даже роман «Сильвия и Бруно». Он увлекался фотографией и достиг в этом деле больших высот, оставив потомкам портреты многих выдающихся деятелей английской культуры, своих современников. Наверняка Кэрролл внес свой вклад и в математическую науку. Но все же для своих читателей он навсегда останется умным и тонким сказочником, любящим слово и умеющим находить в нем разные, не сразу заметные грани.
