Откройте любой школьный учебник, и вы прочтете, что первая жизнь на Земле образовалась самопроизвольно, вследствие случайных природных процессов. В результате мутаций и естественного отбора жизнь усложнялась и совершенствовалась и таким путем достигла вершины эволюции – появления человека. Согласно преобладающим в современном обществе взглядам, эволюционное происхождение биологического мира есть научно установленный факт, не подлежащий сомнениям, а достоверность эволюции подтверждается находками ископаемых остатков организмов, живших когда-то на нашей планете. Но так ли несомненны эти свидетельства? Действительно ли мы все произошли из мертвой материи в результате действия слепых сил природы?
Чтобы ответить на эти вопросы, давайте посетим Московский Палеонтологический музей, в котором собраны тысячи экспонатов, подтверждающих (по мнению создавших его ученых-палеонтологов) реальность эволюционного процесса.
Палеонтологический музей – один из самых крупных и современных естественнонаучных музеев не только в Москве, но, наверное, и во всей России. Он располагается в живописной лесопарковой зоне на юго-западе столицы в здании из красного кирпича. По выходным дням музей полон посетителей. Родители с детьми и группы школьников идут сюда, чтобы воспользоваться своеобразной «машиной времени» и своими глазами увидеть животный и растительный мир, существовавший на нашей планете в давние времена.
Выставочные залы музея занимают весь второй этаж здания, а на первом расположены помещения Палеонтологического института Российской академии наук. Так что в прямом и переносном смысле экспозиция музея опирается на фундамент самых современных научных представлений.
Для тех читателей, кто мало знаком с предметом, немного расскажем о том, что такое палеонтология. Наверное, логичнее всего начать с определения этой науки. Согласно геологическому словарю, «палеонтология – биологическая наука, изучающая по ископаемым остаткам организмов и следам их жизнедеятельности историю развития растительного и животного мира прошлых геологических эпох. На основе изучения этих остатков устанавливается возраст содержащих их отложений».
Палеонтология – наука историческая. Это значит, что она не может непосредственно наблюдать происходящие явления, а может только строить предположения на основании физических законов и естественных аналогий. Основополагающим для палеонтологии является господствующий сегодня в науке принцип эволюционизма – самопроизвольное происхождение и развитие биологического мира в результате случайных природных процессов. В Палеонтологическом музее как раз и собраны материальные свидетельства научной достоверности эволюции, причем сделано это на самом современном научном уровне. Пройдемся по залам музея и рассмотрим специально подобранные материальные доказательства эволюционного процесса.
Вводный зал
Экспозиция этого зала, как указывается в рекламном проспекте, «дает посетителям общее представление о палеонтологии как науке <…> и кратко знакомит
с возникновением органического мира на Земле». До недавнего времени здесь можно было выслушать историю о том, как советский академик А. И. Опарин предложил модель, а американский ученый Стенли Миллер экспериментально доказал возможность самопроизвольного происхождения жизни из неживой материи. Правда, сегодня услышать подобное от специалистов (в отличие от школьных учебников) можно все реже и реже. Если во времена Дарвина и Опарина клетка представлялась простейшим примитивным комочком живой материи, то в наше время стали известны сложнейшие и точнейшие механизмы ее функционирования и воспроизводства, существующие в любой живой клетке изначально. По своей сложности каждая живая клетка значительно превосходит любое произведение человеческих рук, любой суперкомпьютер или космический корабль. Ее можно сравнить разве что с огромным городом, в котором функционируют многочисленные и невероятным образом сбалансированные механизмы производства энергии, строительства, транспорта, связи, безопасности, переработки и удаления отходов, да к тому же еще заложена точнейшая информация для воспроизводства себе подобных клеток. Поскольку без любого из этих механизмов клетка существовать не может, то невозможно представить себе их постепенное появление – все они должны были появиться сразу, во всем своем совершенстве. Ведь никому не придет в голову, что даже самая примитивная мясорубка может возникнуть сама по себе под действием случайных природных сил, тем более – компьютер или самолет? Каждая клетка – творение гораздо более сложное, чем любой вычислительный центр или авиалайнер, и говорить о ее происхождении в результате постепенных и случайных естественных процессов сторонникам эволюции становится все труднее и труднее. А если учесть и то, что все это умещается в объеме, невидимом глазу, то можно только преклониться перед гениальностью сотворившего ее. Впрочем, эволюционисты не торопятся признавать бесперспективность построения моделей возможного происхождения жизни. Как высказался известный геолог В. Е. Хаин, «над этим вопросом продолжают биться химики-органики, а теперь и генетики, встречая по-прежнему труднопреодолимые препятствия. <…> Приходится повторять, что, несмотря на достигнутые в последние годы успехи в его решении, на коренные вопросы еще нет удовлетворительного ответа. И вряд ли он будет получен в обозримом будущем…». Почему же так важно заниматься этим трудным и бесперспективным («несмотря на достигнутые успехи») делом? Ответ прост: «До тех же пор, пока проблема происхождения жизни наряду с другими фундаментальными проблемами естествознания (происхождение Вселенной, направленность органической эволюции) будет оставаться нерешенной, всегда найдется повод допустить Божественное вмешательство». Таким образом, из «откровения» Хаина следует, что одной из основных задач современной фундаментальной науки является обоснование атеистического взгляда на происхождение жизни и Вселенной. Однако вряд ли стоит рассчитывать на реальные успехи в этом направлении.
Для дальнейшей прогулки по музею нам будет полезно запомнить наименования геологических периодов и связанных с ними отложений. Древнейшие из них носят название архейских. Лежащие выше породы со следами органического мира, представленного особями, не имеющими твердого скелета, называются протерозойскими. Перекрывающие их отложения, содержащие большое количество органических форм с твердым скелетом (моллюсков, членистоногих, рыб, и, в верхней части, земноводных и пресмыкающихся), многие из которых в наше время уже вымерли, называются палеозойскими. Эта толща делится на шесть систем: кембрий, ордовик, силур, девон, карбон, пермь, – каждой из которых соответствуют определенные руководящие окаменелости. Так, для кембрийских отложений наиболее характерны членистоногие – трилобиты. Девон иногда называют «веком рыб». А с карбоном (каменноугольным периодом) часто связаны месторождения угля и останки земноводных. Вышележащая мезозойская толща, в составе которой выделяются триасовая, юрская и меловая системы, наиболее известна по окаменелым останкам динозавров. Завершают стратиграфическую шкалу кайнозойские отложения. В этих толщах мы встречаем окаменелости различных млекопитающих.
Зал раннего Палеозоя
Как указано в буклете музея, «экспозиция посвящена истории развития органического мира в докембрии и раннем палеозое (кембрий – силур), систематике и эволюции беспозвоночных и растений». Итак, жизнь уже появилась (правда, не понятно как) и стала, как утверждают эволюционисты, развиваться. Знакомясь с экспонатами этого зала, попробуем проследить, как эволюционировала появившаяся жизнь. Внимательного посетителя в этом зале поджидают два «сюрприза». Во-первых, это отсутствие доказательств эволюции у вполне развитых и достаточно сложных форм организмов, существовавших на рубеже протерозоя и палеозоя. Мы не найдем их предшественников, поскольку между ними и более ранними простейшими одноклеточными нет никаких промежуточных форм. К примеру, трилобиты появляются в геологической летописи совершенно неожиданно и функционально сформировавшимися. Наличие у трилобитов глаз, часто сложных, следы присутствия органов осязания и других рецепторов – все это говорит о хорошо развитой нервной системе. Эта «вспышка» жизни носит название «кембрийского взрыва» – внезапного, как полагают эволюционисты, появления в начале кембрийского периода почти всех известных групп беспозвоночных. Самым примечательным здесь является то, что никаких предков этих организмов в более ранних геологических слоях не обнаруживается. Но отсутствие фактов, доказывающих эволюционное преобразование органического мира, никогда не останавливает «настоящих ученых». Вот что написано в учебнике палеонтологии для студентов геологических вузов: «Установлено, что простейшие одноклеточные организмы существовали еще в архее, а в конце протерозоя появились представители почти всех типов животных. Это свидетельствует о длительном и сложном докембрийском процессе эволюции, который, к сожалению, еще не удалось проследить. Следует отметить, что наличие остатков массы разнообразных трилобитов в самых нижних горизонтах кембрия указывает на сложный эволюционный путь, пройденный трилобитами еще в докембрии». Впрочем, в логике современных эволюционистов ничего удивительного нет, учитывая, что таким же образом мыслил и основатель этой гипотезы, Чарльз Дарвин: «Каким же образом менее резкое различие между разновидностями достигает размеров различия видового? Что это превращение совершается в действительности, мы должны заключить из того факта, что большинство из тех бесчисленных видов, которые рассеяны в природе, представляют нам хорошо выраженные различия».
С точки зрения науки, для которой историческое развитие растительного и животного мира подразумевается изначально (вспомните определение палеонтологии), все выглядит вполне логично и обосновано: для нее эволюция – постулат. Само существование биологического разнообразия (неоспоримый факт!) для палеонтологов уже является доказательством эволюции, и дело только в изобретении возможных механизмов таких превращений. Такая логика чем-то напоминает диалог из фильма «Тот самый Мюнхгаузен», где идет разговор о его спасении человека из болота:
– Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?.. А где доказательства?
– Я жив? Вот так-то!
Второе наблюдение, которое может сделать внимательный посетитель этого музея, специально созданного для подтверждения эволюционной парадигмы, еще более неожиданно: среди его экспонатов можно найти доказательства отсутствия эволюции.
Однажды появившись в полностью сформированном виде, многие организмы, как выяснилось, совершенно не торопятся никуда эволюционировать. К таковым, в первую очередь, относятся многие одноклеточные, остающиеся неизменными с момента своего первого появления в протерозойских слоях и до наших дней. В этом зале можно увидеть мечехвостов – морских членистоногих, которые практически не изменились со времени отложения пород каменноугольной системы (около 300 миллионов лет по геохронологической шкале) и встречаются сегодня на побережье Атлантического и Тихого океанов. Окаменевшие папоротники палеозоя также сходны с современными.
Немного забегая вперед, можно сказать, что и кистеперые рыбы из девонского моря, и крокодилы, и головоногие моллюски мезозойской эры, и примитивная рептилия гаттерия, и достаточно большое количество других организмов – все они очень мало отличаются от своих сегодняшних собратьев, которых мы называем «живыми ископаемыми».
Впрочем, не надо думать, что это создало серьезную проблему для эволюционистов. Для объяснения существования таких форм, которые «не заметили» сотен миллионов лет мутаций и естественного отбора, придуман специальный термин – стасигенез. Этот термин означает «процесс длительного сохранения той или иной группы организмов без прогрессивного изменения в каком-либо направлении, без направленного отбором исторического развития». Но на этом основании, по мнению сторонников эволюции, нельзя делать вывод, что эволюция прекращается. Напротив, «проявление стабилизирующей формы отбора не есть отсутствие отбора; отбор на поддержание одной и той же средней не есть отсутствие эволюции». Осмыслив эту фразу, с удивлением для себя узнаешь, что «отсутствие эволюции – это тоже эволюция».
Насколько же научны такие высказывания? Поясним ситуацию на примере. Пусть кто-то заявляет, что у него в соседней комнате сидит живой дракон. Эта гипотеза (какой бы невероятной она ни была) вполне отвечает критериям научности, поскольку она проверяема: открыв дверь, мы должны увидеть этого дракона (или, по крайней мере, выбитое окно и следы огромных когтей на подоконнике) и тем самым подтвердить или опровергнуть эту гипотезу. Высказывание же о том, что «в соседней комнате есть дракон, но, может быть, его там и нет», не имеет познавательной ценности (хотя и имеет более чем прекрасную объяснительную силу – оно подтвердится в 100 % случаев!).
Применение наукообразной терминологии (назовем наличие дракона «положительным драконизмом», а его отсутствие объясним «воздействием негативного фактора драконизации пространства») ничего принципиально не меняет. Таким образом, формула: «изменения + стасигенез» – делает эволюционную гипотезу принципиально неопровергаемой и, тем самым, ставит ее вне поля науки.
Было бы неверно говорить, что в экспозиции музея полностью отсутствуют факты какой-либо изменчивости. Так, для трилобитов устанавливается изменение в морфологии (увеличение размеров грудного и хвостового сегментов) в разных слоях; для раковин аммонитов, живших в мезозое, приводится серия изменений внутренних перегородок – от простых к более сложным. Но всё это – примеры изменчивости внутри каких-то определенных границ, наличие которых как в прошлом, так и в наше время ни у кого не вызывает сомнений. Результатом таких изменений является многообразие пород домашних и сельскохозяйственных животных, различие в форме клювиков галапагосских вьюрков (зябликов), описанных Дарвиным и т. д. Но при этом трилобиты остаются трилобитами, собаки – собаками, а вьюрки – вьюрками. Вопрос стоит иначе: могут ли такие изменения в своей предельной форме приводить к образованию новых родов, отрядов и классов? Имеет ли место прогрессивная эволюция, приводящая к появлению новых, все более сложных организмов? Эволюционисты говорят «Да!»; окаменелости – «Нет!»
В следующих выпусках журнала «Виноград» мы продолжим нашу заочную экскурсию по залам Московского палеонтологического музея.
