Нея Зоркая – доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Государственного института искусствознания, заслуженный деятель искусств РФ, профессор, автор многих книг и статей по вопросам кино, театра и культурологии, изданных в России и за рубежом, в том числе монографий: «Портреты», «У истоков массового искусства в России 1900– 1910 годов», «Фольклор. Лубок. Экран», «История советского кино» и др.
– Нея Марковна, многие годы Вашей творческой деятельности пришлись на то время, когда русская культура находилась под колпаком советской идеологии, и интеллигенция была вынуждена создавать вокруг себя полуподпольный и замкнутый оазис мысли. Какова была духовная атмосфера интеллигентских кругов в ту эпоху? Я знаю, что Вы в свое время выразили протест против известного процесса Синявского и Даниэля, подписав в их защиту коллективное письмо многих деятелей культуры. Расскажите, пожалуйста, о том, как это было.
– Мне повезло: в среде тех людей, которые во многом сформировали мое мышление, было очень раннее осознание страшной несправедливости строя, понимание того, что не Сталин, а Ленин был первым злодеем России, что не 1937, а 1917 год открыл самую кровавую страницу в русской истории. Все это нам помогали понять бесконечные беседы с близкими по духу людьми. Например, я очень дружила с Дмитрием Владимировичем Сарабьяновым, известным искусствоведом, ныне академиком. Тогда он был заместителем директора института искусствознания, где я работала. Поскольку институт в те времена находился на Пятницкой, а мы жили неподалеку, то, возвращаясь с работы, мы часто бродили по московским бульварам и Замоскворечью: во время этих прогулок мы и обсуждали вопросы религии и культуры, историософские проблемы, наконец, – трагизм исторического пути России. Я очень хорошо помню, как в одной из таких бесед мы впервые произнесли вслух, что началом всех бед России был день 25 октября 1917 года. И это понимание пришло к нам, поверьте, очень рано – примерно в 1954 году!
Вообще, большинство людей из среды творческой интеллигенции внутренне отпало от советской системы очень рано, и к моменту перестройки ни для кого не были неожиданностью те чудовищные факты о деятельности советской власти, которые сегодня известны всем и каждому. Многие мыслящие люди моего круга прошли путь осознания того, насколько ущербно существование советского человека в безбожном мире. Многие из тех, кто пришел к Крещению, подходили к этому сознательно и с чувством величайшей ответственности. Мы все, конечно, читали Бердяева, вели философские и богословские беседы. Были среди нас и такие, кто остановился в своих духовных поисках, замкнувшись на чисто социальных или историко-культурологических аспектах в осмыслении путей России. Однако сам контекст этих интеллигентских исканий создавал некое активное духовное поле, в котором можно было существовать.
Исключительную роль в жизни интеллигенции играло тотальное распространение самиздата (настолько тотальное, что, как потом выяснилось, он был доступен всем – от членов ЦК и до студентов).
